Виктор ПЕТЕЛИН

2011 г.

ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Для авторов
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.

Редсовет:

Вячеслав Лютый,
Алексей Слесарев,
Диана Кан,
Виктор Бараков,
Василий Киляков,
Геннадий Готовцев,
Наталья Федченко,
Олег Щалпегин,
Леонид Советников,
Ольга Корзова,
Галина Козлова.

"ПАРУС"

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Виктор ПЕТЕЛИН

Шолохов всегда со мной

Беседа с В.В.Петелиным по поводу выхода написанной им энциклопедии «Михаил Александрович Шолохов», М., Алгоритм, 2011.

— Виктор Васильевич, в каком ключе создавалась Ваша энциклопедия? Что стало её концептуальной доминантой? Как и когда возник интерес к творчеству Шолохова, и что нового Вы внесли в изучение его наследия?

— Я прочитал «Тихий Дон» в 1943–1944 годах, когда мои братья Петр и Владимир были на фронте. Вскоре был призван в железнодорожные войска и мой 50-летний отец. И я читал «Тихий Дон» как книгу о современной войне, с ее болями и жутью, с ее героизмом и трусостью, тяжкими страданиями и неиссякаемым юмором. Многое было из моего деревенского детства: обычаи, нравы, характеры, поле, лошади, споры о деревенском житье-бытье.

Я с отличием закончил филфак МГУ и был рекомендован в аспирантуру. Потом возник вопрос о теме диссертации, и я предложил написать о своем любимом писателе, но тут мне указали, что Л.Якименко только что защитил диссертацию о «Тихом Доне», В.Апухтина готовит диссертацию о «Поднятой целине»… Вскоре вышедшую книгу Л.Якименко о «Тихом Доне» я буквально разгромил в кабинете своего научного руководителя А.И.Метченко и только после этого утвердили тему моей диссертации — «Человек и народ в романах М.А.Шолохова». Летом я закончил работу над диссертацией. Ее перепечатали за казенный счет (такое было правило для досрочно написанных диссертаций), сразу же передал ее научному руководителю. И тут возникло одно вроде бы случайное обстоятельство, которое на несколько лет отодвинуло мою защиту диссертации. В МГУ на одной из конференций присутствовал К. Симонов. Ему понравился доклад А.И.Метченко, и он попросил его подготовить статью для «Нового мира». Тогда же ко мне пришел студент четвертого курса Боря Бугров и попросил сделать на НСО доклад «О художественном методе». Весной 1956 года прошел ХХ съезд партии. Нам казалось, что наступила пора свободных споров и дискуссий по самым главным вопросам литературы, а художественный метод — социалистический реализм — был главнейшим в эстетике. Огромная Коммунистическая аудитория была битком набита, сидели даже на ступеньках. Первые три ряда — профессора и преподаватели. Написанные мною тезисы обсуждались на партбюро, и мне было запрещено выступать — докладчиком назначили моего руководителя, профессора А.И.Метченко. После него, однако, дали слово мне. Поразительна была смелость Бори Бугрова, председателя НСО, я тоже высказал то, что думал за эти месяцы работы над диссертацией. Может, я бы и не вспомнил об этом эпизоде, если бы о том же не вспомнил и не написал в «Литературной газете» главный редактор журнала «Вопросы литературы» Дмитрий Урнов: «Что с той трибуны услышали от Виктора Петелина, не шло ни в какое сравнение с этюдом на ту же тему, опубликованным лишь три года спустя, и то за границей. Я имею в виду эссе о социалистическом реализме, вышедшее в 1959 году в Париже под именем Абрама Терца и принадлежавшее А.Д.Синявскому. Вот это эссе, ныне широко известное, рядом с петелинским выступлением следовало бы считать апологией названного метода… Спрашивается, почему А.Д.Синявского (Абрама Терца) как подхватили сразу, так по сию пору и носят на руках, а слово истинного смельчака критика, в самом деле первого и поистине во весь голос сказавшего, что такое социалистический реализм, забыто?» (ЛГ, 26 сентября 1990).

Это выступление о социалистическом реализме я вспоминаю просто для того, чтобы показать свое отношение к застывшим литературоведческим проблемам. В том же духе я написал диссертацию «Человек и народ в романах М.А.Шолохова», свергая с пьедестала известных критиков и литературоведов, написавших свои монографии о М.Шолохове. Это почувствовал профессор А.И.Метченко и в своей статье «Историзм и догма» сослался на мою диссертацию: «Прав молодой исследователь В.Петелин…» (Новый мир,1956, № 12).

И вот на филфаке возникла проблема: с одной стороны, профессор Метченко ссылается на В.Петелина, а с другой — резко критикует его с трибуны Коммунистической аудитории.

На ученом совете выступил профессор Н.А.Глаголев:

— Что же получается, Алексей Иванович? — ехидно спрашивал Н.А.Глаголев. — Публикация в «Новом мире» перечеркивает ваше выступление в Коммунистической аудитории. Нехорошо получается, Алексей Иванович… Мы, красногвардейцы, в Гражданскую войну немало порубали таких вот, кто порочит нашу идеологию и кто выступает против марксизма-ленинизма…Что подумают студенты, аспиранты, молодые преподаватели, которые должны брать с нас, старых коммунистов, пример для подражания в отстаивании наших идеологических основ…Нехорошо, Алексей Иванович, вы недавно получили орден Ленина…

Через два года я принёс А.И.Метченко статью «Трагический образ Григория Мелехова», побывавшую чуть ли не во всех журналах и газетах (я трижды приносил ее в «Вопросы литературы», в «Литературную газету», в журнал «Дон» — хвалили, но просили коренным образом переработать). Статья под названием «Два Григория Мелехова» появилась в журнале «Филологические науки» (1958, № 4) под редакцией А.И.Метченко.

А четыре годы спустя в монографии В.Гуры и Ф.Абрамова «М.А.Шолохов. Семинарий» было сказано следующее: «Несколько в стороне от этой дискуссии стоит статья В.В.Петелина “Два Григория Мелехова”. Автор ее считает, что на страницах “Тихого Дона” нарисован совершенно положительный характер Григория, а в книгах исследователей этого романа, с помощью какой-то специальной “обработки” его текста, создан другой, отрицательный персонаж…». А «обработка» «Тихого Дона» заключалась в том, чтобы огромное трагедийное гениальное содержание романа уложить в прокрустово ложе социалистического реализма, для чего в ход были пущены всевозможные способы упрощения — и в пейзаже, и в портрете, и в обрисовке действующих лиц.

Во многих разделах Энциклопедии содержится информация об этом. Представлена почти полная биография М.А.Шолохова, со дня его рождения и до смерти — Шолохов всегда на виду. Если не в Вешенской, то в Москве или за границей — никаких тайных домов и подвалов, в которых бы таились «соавторы» его произведений.

В Энциклопедии деталь говорится о многогранных проблемах «Тихого Дона», о сотнях персонажей романа от Абрамсона до Янова, в алфавитном порядке расположились и «Вешенское восстание и «расказачивание», и «Исторические источники романа», и «Критики и литературоведы о “Тихом Доне”», и «Мелеховы», и «Первая мировая война», и «”Соавторы” романа», и «Творческая история “Тихого Дона”», и «Февральская и Октябрьская революции в “Тихом Доне”», и «Фольклор в романе», и «Цензура в романе».

А в центре повествования — Григорий Мелехов в той же тональности, что и в первой статье, и в первой монографии: «В финале романа Гр.М. предстает измученным, истерзанным горем и страданиями, но мужественным и сильным. Возвращение в хутор до амнистии — это капитуляция, но капитуляция перед Советской властью, перед Революцией, возвращение в родную среду, к родному народу; это не капитуляция врага народа, а решение человека заблудившегося, но убежденного всем ходом событий в неизбежности и правоте нового пути» (с. 317).

— В недавно вышедшей в «ЖЗЛ» книге об Андрее Платонове ее автор ставит «Тихий Дон» в один ряд с «Петербургом», «Чевенгуром», «Жизнью Арсеньева», «Доктором Живаго». Как Вы относитесь к такому сопоставлению?

— Совершенно неубедительное сопоставление. «Петербург» и «Жизнь Арсеньева» — еще куда ни шло, но «Чевенгур» и первую книгу «Доктора Живаго» просто невозможно читать. «Тихий Дон» — это ни с чем не сравнимое произведение. «Тихий Дон» — это целая эпоха с ее социальными, нравственными и психологическими противоречиями и конфликтами. Эпоха здесь предстает во всей сложности, пестроте и разнообразии человеческих судеб, напряженности классовых столкновений, трагичности заблуждений. Революционное и контрреволюционное, случайное и закономерное, стихийное и сознательное, трагическое и комическое, прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное — все это ярко воплощено в романе.

— Критики не раз писали о скромности замысла романа «Поднятая целина», уговаривая читателя поверить в то, что роман написан с позиции коммунистической партийности, которая ограничивает писательскую волю. Но сам М.А.Шолохов признавался, что ограничивать себя одним 30-м годом — это и есть скромность замысла. Открытие критиков — всего лишь повторение шолоховских слов. Представители либеральной интеллигенции чуть ли не в один голос заявляют, что «Поднятая целина» — политическая однодневка, служение партийности, что советские писатели — едва ли не все вышли из шолоховской «Поднятой целины», «наплодив целые клоны чудаковатых дедков, разбитных стряпух, могутных мужиков с именами типа Игнат Рогожин… если народность вознесла Шолохова на литературный Олимп мировой литературы, то партийность стащила его в ряды напористой серости» (А.Мелихов. Дрейфующие кумиры // Дружба народов, 2011. № 2, с.203–204).

— Это очередное упрощение и предвзятое толкование. В Энциклопедии роман «Поднятая целина» представлен во всем его многогранном значении. К социалистическому реализму он не имеет никакого отношения. Эти критики и ученые словно бы не замечают, что роман «Поднятая целина» посвящен вроде бы добровольной, но на самом деле насильственной коллективизации, о чем свидетельствуют многие эпизоды романа, а сегодняшние критики стараются представить роман как торжество колхозной жизни. Один из проницательных писателей Владимир Максимов в статье «Человек и его книга», выражая свою неприязнь к личности писателя 50–70-х годов, сказал следующее: «Как будто бы апологетизируя коллективизацию, автор, тем не менее, рассказывает о ней такую беспощадную правду, до какой (я на этом настаиваю!) еще не поднялся ни один ее современный летописец. И кто знает, может статься, не в социальных максимах Давыдова и Нагульнова, а в размышлениях Поло́вцева по-настоящему выражена авторская позиция тех лет?» (Континент. 1990. № 65, с.367).

Коллективизацией занимались случайные люди в крестьянской жизни, преимущественно инородцы, совсем не знающие ни крестьян, ни их жизни. Абсолютной властью в государстве — в 20-е годы и до середины 30-х — обладали чекисты во главе с Генрихом Ягодой, который был генеральным комиссаром государственной безопасности, наркомом внутренних дел СССР (1934–1936); он также являлся организатором и главным исполнителем массовых репрессий в Советском Союзе, собирал доносы, порой считавшиеся главным обвинением в антисоветской деятельности… Наркомом по земледелию с 1929 года был назначен главный редактор «Крестьянской газеты» и «Бедноты» Яков Аркадьевич Яковлев (Эпштейн), автор нескольких книг, в том числе «Деревня как она есть» и «Наша деревня». Вроде бы специалист по деревенским вопросам, он, однако, страстно ненавидел крестьян. Деревня мучалась над вопросами коллективизации: идти или воздержаться, — а вокруг деревни уже выстроились опекающие организации…

Вспомним первые сцены романа — раскулачивание кулаков. Приходит Разметнов к Фролу Дамаскову и показывает небольшой листок из папки о решении раскулачить бедняков, описать имущество и выселить из дома. «Таких законов нету! Вы грабиловку устраиваете!» — крикнул Тимофей. И он абсолютно прав. Он хотел в рик поехать, но давление местных коммунистов было беспощадным и несправедливым. Еще описи имущества не завершили, а коня уже обобществили. Ведь и на самом деле — это грабиловка!..

М.Шолохов, работая над «Поднятой целиной», видел эти процессы и в очерке «По правобережью Дона» — под хохот казаков на колхозном поле — выразил, в каком смешном положении оказываются те, кто приезжает из района командовать казаками. Белоусый немолодой казак рассказывает М.Шолохову в мае 1931 года: «Надысь был я в Боковской, там уполномоченный райкома из городских. Приезжает он на поля, колхозники волочат. Он увидал, что бык на ходу мочится, и бежит по пахоте, шумит погонычу: “Стой, такой-сякой вредитель! Арестую! Ты зачем быка гонишь, ежели он мочится?” А бычиной техники он не одолел, не знает, что бык — это не лошадь и что он, чертяка, по часу опорожняется. А погоныч и говорит: “Один начнет — останавливай, потом другой; а ежели у меня их в плуге будет четыре пары? Когда я буду пахать? Так круглые сутки и сиди возле них?” Животы порвали, а Кальман-уполномоченный не верит, пошел к агроному спрашивать…» (Шолохов М.А. СС в 8 т., М., 1960, т.8, с.87). Вроде бы крошечный эпизод, но точно бьет в цель. И Давыдов, как и «Кальман-уполномоченный», сколько раз попадал впросак из-за незнания крестьянской жизни…

Критики, литературоведы, политические деятели постепенно восприняли роман «Поднятая целина» как образец социалистического реализма. В 1933 году один из идеологических лидеров ВКП(б) Карл Радек так и назвал свою статью — «”Поднятая целина” — образец социалистического реализма», а через два года появилась статья в «Правде», которая утвердила это признание. А на самом деле — это крайне упрощенное представление о романе и о творческом замысле писателя.

— На что еще необходимо обратить внимание при чтении Энциклопедии?

— В книге много страниц, раскрывающих борьбу М.А.Шолохова против репрессивного аппарата (особенно глава «Вокруг меня все еще плетут черную паутину враги»), борьбу за арестованных коммунистов, которых писатель хорошо знал — это встречи со Сталиным, письма Сталину, яркие и бескомпромиссные, участие в заседаниях Политбюро. Это «Язык Шолохова». Это «Михаил Шолохов в искусстве». К сожалению, по финансовым соображениям издатели выкинули очень серьезную часть книги: «Круг лиц друзей, писателей, актеров и актрис, общественных и политических деятелей».

— Пусть этого и нет в Энциклопедии, но недавно появилось новое издание «Тихого Дона». Об этом широко оповестили средства массовой информации — и по телевидению, и в газетах. Что Вы можете сказать по этому поводу?

— С неизменным интересом смотрю новые издания романа. Упомянутое вами издание «Тихого Дона» вышло в свет под общей редакцией А.Ф.Стручкова и С.М.Шолоховой в 2011 году.

Издатели «Тихого Дона»-2011 пришли к выводу, что роман «обсовечен» редакторами, а значит надо вернуться к рукописям. А между тем «обсовеченный» «Тихий Дон» вошел в золотой фонд русской литературы, получил Сталинскую премию первой степени, Нобелевскую премию, вошел в сокровищницу мировой литературы.

Отвечая на вопрос корреспондента «Известий», менялся ли план романа, Шолохов сказал: «Только детали, частности. Устранялись лишние эпизодические лица. Приходилось кое в чем теснить себя. Посторонний эпизод, случайная глава — со всем этим пришлось в процессе работы распроститься» («Известия». 1937.31 декабря)…

Так что у меня отношение к публикации «Тихого Дона» по рукописям сложное и противоречивое. Появились новые литературоведы-шолоховеды, которые пока ничего нового в изучение творчества писателя не привнесли: или повторение пройденного, или что-то вроде «отсебятины».

— Виктор Васильевич, спасибо за интересную беседу. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и удачи.

Далее читайте:

Шолохов Михаил Александрович (подборка биографических материалов и публикаций).

ПАРУС

Гл. редактор журнала ПАРУС

Ирина Гречаник

WEB-редактор Вячеслав Румянцев