Народный журнал

РОМАН-ГАЗЕТА

АДРЕСА И ЯВКИ

2014 ГОД

ИСТОРИЯ РГ

АРХИВ РГ

ДЕТСКАЯ РГ

МАГАЗИН РГ

80-ЛЕТИЕ РГ

ДРУГИЕ ЛИТ. ПРОЕКТЫ:

РОМАН-ГАЗЕТА

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Роман-газета детская № 9, 2009

Сергей Алексеев

Рассказы о царе Петре I и его времени

(Окончание. См. начало в № 8)

Художник Ю. Иванов

Чему молодые бояре за границей учились

Не успели Буйносов и Курносов забыть старые царские обиды, как тут новая. Приказал
Пётр собрать пятьдесят самых знатных боярских сынков и послать за границу учиться. Пришлось Буйносову и Курносову отправлять и своих сыновей.

Поднялся в боярских домах крик, плач. Бегают мамки, суетятся люди, словно не проводы, а горе в доме.

Расходилась буйносовская жена:

— Единого сына — и бог знает куда, в иноземщину, чёрту в зубы, немцу в пасть! Не пущу! Не отдам!

— Цыц! — закричал Буйносов на жену. — Государев приказ, дура! В Сибирь захотела,
на виселицу?

И в доме Курносова крику не меньше. И Курносову пришлось кричать на жену:

— Дура! Плетью обуха не перешибёшь, от царя-супостата не уйдёшь! Терпи, старая.

Через год молодые бояре вернулись. Вызвали их к царю определять на государеву
службу.

— Ну, рассказывай, Буйносов, сын боярский, — потребовал Пётр, — как тебе жилось
за границей.

— Хорошо, государь, жилось, — отвечает Буйносов. — Народ они ласковый, дружный,
не то что наши мужики — рады друг другу в бороду вцепиться.

— Ну, а чему научился?

— Многому, государь! Вместо «батюшка» — «фаттер» говорить научился, вместо
«матушка» — «муттер».

— Ну, а ещё чему? — допытывается Пётр.

— Кланяться ещё, государь, научился, и двойным и тройным поклоном, танцевать научился, в заморские игры играть умею.

— Да, — сказал Пётр, — многому тебя научили. Ну, а как тебе за границей понравилось?

— Уж как понравилось, государь! Хочу в Посольский приказ: уж больно мне любо за
границей жить.

— Ну, а ты что скажешь? — спросил Пётр молодого Курносова.

— Да что сказать, государь... Спрашивай.

— Ладно, — говорит Пётр. — А скажи мне, Курносов, сын боярский, что такое есть фор-
тификация?

— Фортификация, государь, — отвечает Курносов, — есть военная наука, имеющая
целью прикрыть войска от противника. Фортификацию надобно знать каждому военному начальнику как свои пять пальцев.

— Дельно, — говорит Пётр. — Дельно. А что такое есть лоция?

— Лоция, государь, — отвечает Курносов, — есть описание моря или реки с указанием на нём отмелей и глубин, ветров и течений, всего того, что помехой на пути корабля может стать. Лоция, государь, первейшее, что надобно знать, берясь за дела мореходные.

— Дельно, дельно, — опять говорит Пётр. — А ещё чему научился?

— Да ко всему, государь, присматривался, — отвечает Курносов, — и как корабли строить, и как там рудное дело поставлено, и чем от болезней лечат. Ничего, спасибо голландцам и немцам. Народ они знающий, хороший народ. Только думаю, государь, не пристало нам своё, российское, хаять. Не хуже у нас страна, и люди у нас не хуже, и добра не меньше.

— Молодец! — сказал Пётр. — Оправдал, утешил. — И Пётр поцеловал молодого Курносова.

— А ты, — сказал он, обращаясь к Буйносову, — видать, как дураком был, так и остался. За границу захотел! Ишь, тебе Россия не дорога. Пошёл прочь с моих глаз!

Так и остался молодой Буйносов в безвестности. А Курносов в скором времени стал видным человеком в государстве.

Аз, буки, веди...

На Руси в то время было мало грамотных людей. Учили ребят кое-где при церквах, да
иногда в богатых домах имели приглашённых учителей.

При Петре стали открываться школы. Назывались они цифирными. Изучали в них
грамматику, арифметику и географию.

Открыли школу и в городе Серпухове, что на полпути между Москвой и Тулой. Приехал
учитель.

Явился учитель в школу, ждёт учеников. Ждёт день, второй, третий — никто не
идёт.

Собрался тогда учитель, стал ходить по домам, выяснять, в чём дело. Зашёл в один дом,
 вызвал хозяина, местного купца.

— Почему, — спрашивает, — сын в школу не ходит?

— Нечего ему там делать! — отвечает купец. — Мы без грамоты жили, и он проживёт.
Бесовское это занятие — школа.

Зашёл учитель во второй дом, к сапожных дел мастеру.

— Да разве это нашего ума дело — школа! — отвечает мастер. — Наше дело — сапоги тачать. Нечего понапрасну время изводить, всякую брехню слушать!

Пошёл тогда учитель к серпуховскому воеводе, рассказывает, в чём дело. А воевода
только руками разводит.

— А что я могу? — говорит. — Дело оно отцовское. Тут кому что: одному — грамота, а другому, поди, грамота и не нужна.

Смотрит учитель на воеводу, понимает, что помощи от него не будет. Обозлился, говорит:

— Раз так, я самому государю отпишу.

Посмотрел воевода на учителя. Вид у него решительный. Понял: сдержит свою угрозу.

— Ладно, не торопись, — говорит, — ступай в школу.

Вернулся учитель в школу, стал ждать. Вскоре слышит за окном топот. Посмотрел: идут солдаты с ружьями, ведут ребят.

Целую неделю ребят сопровождали солдаты. А потом ничего, видать, отцы смирились, привыкли. Ученики сами стали в школу бегать.

Стал учитель обучать ребят грамматике. Начали с букв.

— Аз, — говорит учитель. (Это значит буква «а».)

— Аз, — хором повторяют ученики.

— Буки, — говорит учитель. (Это значит буква «б».)

— Веди...

Потом пошла арифметика.

— Един и един, — говорит учитель, — будет два.

— Един и един — два, — повторяют ученики.

Вскоре научились ребята и буквы писать, и цифры складывать. Узнали, где Каспийское
море, где Чёрное, где Балтийское. Многому научились ребята.

А как-то раз через Серпухов в Тулу ехал Пётр. Заночевал царь в Серпухове, а утром решил зайти в школу. Прослышал Пётр, что отцы неохотно отдают детей учиться. Решил проверить. Входит Пётр в класс, а там полным-полно ребят. Удивился Пётр, спрашивает учителя, как он столько учеников собрал.

Учитель и рассказал всё как было.

— Вот здорово! — засмеялся Пётр. — Молодец воевода. Это по-нашему. Верно. Накажу-ка, чтобы и в других местах в школы ребят силой тащили. Людишки-то у нас хилы умом, не понимают своей выгоды, о делах государства не заботятся. А грамотные люди нам ой как нужны! Смерть России без знающих людей.

Радуйся малому, тогда и большое придёт

— Пора бы нам и свою газету иметь, — не раз говорил Пётр своим приближённым. — От газеты и купцу, и боярину, и горожанину — всем польза.

И вот Пётр как-то исчез из дворца. Не появлялся до самого вечера, и многие уже подумали, не случилось ли с царём чего дурного.

А Пётр тем временем отбирал вместе с печатным мастером Фёдором Поликарповым
материалы к первому номеру русской газеты.

Поликарпов, высокий, худой, с очками на самом конце носа, стоит перед царём навытяжку, словно солдат, читает:

— Государь, с Урала, из Верхотурска сообщают, что тамошними мастерами отлито немало пушек.

— Пиши, — говорит Пётр, — пусть все знают, что потеря под Нарвой есть ничто с тем, что желаючи можно сделать.

— А ещё, государь, сообщают, — продолжает Поликарпов, — что в Москве отлито из колокольного чугуна четыреста пушек.

— И это пиши, — говорит Пётр, — пусть знают, что Пётр снимал колокола не зря.

— А с Невьяновского завода, от Никиты Демидова, пишут, что заводские мужики бунт учинили и теперь боярам и купцам от них житья нет.

— А это не пиши, — говорит Пётр. — Распорядись лучше послать солдат да за такие дела мужикам всыпать.

— А из Казани, государь, пишут, — продолжает Поликарпов, — что нашли там немало нефти и медной руды.

— Это пиши, — говорит Пётр. — Пусть знают, что на Руси богатств — край непочатый, не считаны ещё те богатства...

Сидит Пётр, слушает. Потом берёт бумаги. На том, что печатать, ставит красный крест, ненужное откладывает в сторону.

Поликарпов докладывает всё новое и новое. И о том, что индийский царь послал московскому царю слона, и что в Москве за месяц родилось триста восемьдесят шесть человек мужского и женского полу, и многое другое.

— А ещё, — говорит Пётр, — напиши, Фёдор, про школы, да здорово — так, чтобы все
пользу от этого дела видели.

Через несколько дней газету напечатали. Назвали её «Ведомости». Газета получилась маленькая, шрифт мелкий, читать трудно, полей нет, бумага серая. Газета так себе. Но Пётр доволен: первая. Схватил «Ведомости», побежал во дворец. Кого ни встретит,
газету показывает.

— Смотри, — говорит, — газета, своя, российская, первая!

Встретил Пётр и князя Головина. А Головин слыл знающим человеком, бывал за границей, знал языки чужие.

Посмотрел Головин на газету, скривил рот и говорит:

— Ну и газета, государь! Вот я был в немецком городе Гамбурге, вот там газета так газета!

Радость с лица Петра как рукой сняло. Помрачнел, нахмурился.

— Эх ты! — проговорил. — Не тем местом, князь, мыслишь. А ещё Головин! А ещё князь! Нашёл чем удивить — «в немецком городе Гамбурге»! Сам знаю. Лучше, да чужое. Чай, и у них не сразу всё хорошо было. Дай срок. Радуйся малому, тогда и большое придёт.

Город у моря

Вскоре царь Пётр начал новую войну со шведами. Русские войска одержали первые победы и вышли к Финскому заливу, к тому месту, где в залив впадает река Нева.

Пустынны берега Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное: море.

Через несколько дней Пётр забрал Меншикова, сел в лодку и поехал к морю. При самом впадении Невы в море — остров. Вылез Пётр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, ровный, как ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.

— Ну и место, государь! — проговорил Меншиков.

— Что — место? Место как место, — ответил Пётр. — Знатное место: море.

Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колена в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги — одного ботфорта нет.

— Ай да Алексашка, ай да вид! — рассмеялся Пётр.

— Ну и места проклятущие! — с обидой проговорил Меншиков. — Государь, пошли назад. Нечего эти болота мерить.

— Зачем же назад, иди вперёд, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, — ответил Пётр и зашагал к морю.

Меншиков нехотя поплёлся сзади.

— А вот смотри, — обратился Пётр к Меншикову. — Жизни, говоришь, никакой нет,
а это тебе что, не жизнь?

Пётр подошёл к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В
гнезде сидела птица. Она смотрела на людей и не улетала.

— Ишь ты, — проговорил Меншиков, — смелая!

Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.

Наконец Пётр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горба-
ми катило свои волны, бросало о берег, било о гальку.

Пётр стоял, расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зелёной стороной, то внутренней — красной. Пётр смотрел вдаль.

Там, за сотни вёрст на запад, лежали иные страны, иные берега.

Меншиков сидел на камне, переобувался.

— Данилыч! — проговорил Пётр. То ли Пётр произнёс тихо, то ли Меншиков сделал вид, что не слышит, только он не ответил.

— Данилыч! — вновь проговорил Пётр.

Меншиков насторожился.

— Здесь, у моря, — Пётр обвёл рукой, — здесь, у моря, — повторил он, — будем строить город.

У Меншикова даже ботфорт выпал из рук.

— Город? — переспросил он. — Тут, на этих болотах, город?!

— Да, — ответил Пётр и зашагал по берегу.

А Меншиков держал ботфорт и смотрел удивлённо и восторженно на удаляющуюся фигуру Петра.

Для строительства нового города собрали к Неве со всей России мастеровой люд: плотников, столяров, каменщиков, нагнали простых мужиков.

Вместе со своим отцом, Силантием Дымовым, приехал в новый город и маленький Никитка. Отвели Дымову место, как и другим рабочим, в сырой землянке. Поселился Никитка рядом с отцом на одних нарах.

Утро. Четыре часа. Над городом палит пушка. Это сигнал. Встают рабочие, встаёт и Никиткин отец. Целый день копаются рабочие в грязи, в болоте. Роют канавы, валят лес, таскают тяжёлые брёвна. Возвращаются домой затемно. Придут усталые, развесят около печки мокрые портянки, расставят дырявые сапоги и лапти, похлебают пустых щей и валятся на нары. Спят до утра словно убитые.

А чуть свет опять гремит пушка.

Весь день Никитка один. Всё интересно Никитке: и то, что народу много, и солдат тьма-тьмущая, и море рядом. Никогда не видал Никитка столько воды. Даже смотреть страшно. Бегал Никитка к пристани, на корабли дивился. Ходил по городу, смотрел, как в лесу вырубают просеки, а потом вдоль просек дома складывают.

Привыкли к Никитке рабочие. Посмотрят на него — дом, семью вспомнят. Полюбили Никитку. «Никитка, принеси воды», — попросят. Никитка бежит. «Никитка, расскажи, как у солдата табак украл». Никитка рассказывает.

Жил Никитка до осени весело. Но пришла осень, грянули дожди. Заскучал Никитка. Сидит целые дни в землянке, один, в землянке воды по колена. Скучно Никитке.

Вырубил тогда Силантий из бревна сыну игрушку — солдата с ружьём.

Повеселел Никитка.

— Встать! — подаёт команду.

Солдат стоит, глазом не моргнёт.

— Ложись! — кричит Никитка, а сам незаметно подталкивает солдата рукой.

Наиграется Никитка, начнёт воду вычерпывать. Перетаскает воду на улицу, только
передохнёт — а вода вновь набралась. Хоть плачь!

Вскоре в городе начался голод. Продуктов на осень не запасли, а дороги размокли. Пошли болезни. Стали помирать люди словно мухи.

Пришло время, захворал и Никитка. Вернулся однажды отец с работы, а у мальчика жар. Мечется Никитка на нарах, пить просит. Всю ночь Силантий не отходил от сына. Утром не пошёл на работу. А днём нагрянул в землянку офицер с солдатами.

— Порядку не знаешь?! — закричал офицер на Силантия.

— Сынишка у меня тут. Хворый. Помирает сынишка...

Но офицер не стал слушать. Дал команду, скрутили солдаты Силантию руки, погнали на работу. А когда вернулся, Никитка уже похолодел.

— Никитка, Никитка! — тормошит Силантий сына.

Лежит Никитка, не шелохнётся. Валяется рядом Никиткина игрушка — солдат с ружьём. Мёртв Никитка.

Гроба Никитке не делали. Похоронили, как всех, в общей могиле.

Недолго прожил после этого и Силантий. К морозам и Силантия свезли на кладбище. Много тогда людей погибло. Много мужицких костей полегло в болотах и топях.

Город, который строил Никиткин отец, был Петербург.

Через несколько лет этот город стал столицей Русского государства.

Про Данилу

Данила на всю округу умным мужиком слыл. О всяком деле имел своё понятие.

После Нарвы на селе только и разговоров было, что про шведов, короля Карла, царя Петра и дела воинские.

— Силён швед, силён, — говорили мужики, — не нам чета. И зачем нам море? Жили
и проживём без моря.

— Вот и неправда, — говорил Данила. — Не швед силён, а мы слабы. И про море неверно. Нельзя России без моря. И рыбу ловить, и торговлю водить, для многого море
надобно.

А когда колокола снимали, в деревне опять несколько дней стоял шум.

— Конец света приходит! — кричал дьякон и рвал на себе волосы.

Бабы плакали, крестились, мужики ходили угрюмые, все ждали беды. А Данила и здесь не как все. Опять по-своему.

— Так и надо, — говорил. — Тут интерес для государства дороже, чем колокола. Господь Бог за такие дела не осудит.

— Богохульник! — назвал тогда Данилу батюшка и с той поры затаил на него великую злобу.

А вскоре Пётр ввёл новые налоги. Застонали мужики, потащили в казну последние
крохи.

— Ну, как тебе, — спрашивали они Данилу, — новые царёвы порядки? Опять верно?

— Нет, — отвечал Данила, — у меня с царём не во всём согласие общее.

— Ишь ты! — огрызались мужики. — У него с царём! Нашёл дружка-приятеля. Царь на тебя и смотреть не станет.

— Мало что не станет, а думать по-своему не запретит, — отвечал Данила. — Что славу государству добывает, за то Петру спасибо, а что с мужика три шкуры дерёт — придёт время, быть ему за это в ответе.

Соглашаются мужики с Данилой, кивают головой. А один возьми и выкрикни:

— А ты самому царю про то скажи!

— И скажу, — ответил Данила.

И сказал. Только произошло это не сразу и вот как.

Кто-то донёс про Даниловы речи властям. Приехали в село солдаты, связали Данилу, повезли в Москву к начальнику, к самому князю Ромодановскому.

Скрутили Даниле руки, вздёрнули на дыбу, стали пытать.

— Что про государя говорил, кто надоумил? — спрашивает князь Ромодановский.

— А что говорил, то ветер унёс, — отвечает Данила.

— Что?! — закричал Ромодановский. — Да за такие речи на кол тебя посадить, смутьяна поганого!

— Сажай, — отвечает Данила. — Мужику всё едино, где быть. Может, на колу ещё лучше, чем гнуть на бояр спину.

Разозлился князь Ромодановский, схватил железный, раскалённый в огне прут и давай к голому телу Данилы прикладывать. Обессилел Данила, повис, словно мочало.

А в это время в избу вошёл Пётр.

— За что человек на дыбе?

— Смутьян, — говорит князь Ромодановский. — Супротив власти, государь, худое
молвит.

Подошёл Пётр к Даниле. Приоткрыл тот глаза, смотрит — перед ним царь. Набрался
тогда Данила сил и произнёс:

— Эх, государь, великое ты дело затеял, да только простому люду житья не стало. Выбили всё из народа, словно грабители на большой дороге. Не забудет, государь, народ про такие дела, не помянет добрым словом.

И снова закрыл Данила глаза, уронил на волосатую грудь голову. А Петра словно изнутри обожгло. Дёрнул головой влево, вправо, метнул гневный взор на Данилу.

— Вешай! — закричал, словно ужаленный, и пошёл из избы прочь.

За славу российскую

В 1704 году русские войска вторично подошли к Нарве. Тяжёлый бой закончился полной победой русских.

Пётр и Меншиков верхом на конях выехали из крепости. Следом, чуть поодаль, группой ехали русские генералы. Ссутулив плечи, Пётр грузно сидел в седле и устало смотрел на рыжую холку своей лошади. Меншиков, привстав на стременах, то и дело поворачивал голову из стороны в сторону и приветственно махал шляпой встречным солдатам и офицерам.

Ехали молча.

— Государь, — вдруг проговорил Меншиков, — Пётр Алексеевич, гляди. — И показал рукой на берег Наровы.

Пётр посмотрел. На берегу реки, задрав кверху ствол, стояла пушка. Около пушки, обступив её со всех сторон, толпились солдаты. Взобравшись на лафет с ковшом в руке, стоял сержант. Он опускал ковш в ствол пушки, что-то зачерпывал им и раздавал солдатам.

— Государь, — проговорил Меншиков, — смотри, никак пьют. Ну и придумали! Смотри, государь: в ствол пушки вино налили! Ай да бомбардиры! Орлы! Герои!

Пётр улыбнулся. Остановил коня. Стали слышны солдатские голоса.

— За что пить будем? — спрашивает сержант и выжидающе смотрит на солдат.

— За царя Петра! — несётся в ответ.

— За Нарву!

— За славный город Санкт-Питербурх!

Пётр и Меншиков поехали дальше, а вслед им неслось:

— За артиллерию!

— За товарищей, животы свои положивших!

— Данилыч, — проговорил Пётр, — поехали к морю.

Через час Пётр стоял у самой воды. Волны лизали подошвы больших Петровых ботфортов. Царь скрестил руки и смотрел вдаль. Меншиков стоял чуть поодаль.

— Данилыч, — позвал Пётр Меншикова, — а помнишь наш разговор тогда, в Новгороде?

— Помню.

— А Нарву?

— Помню.

— То-то. Выходит, не зря мы сюда хаживали, проливали кровь и пот русские.

— Не зря, государь.

— И заводы, выходит, не зря строили. И школы...

— Верно, верно, — поддакивает Меншиков.

— Данилыч, так и нам теперь не грех выпить. Не грех, Данилыч?

— Правильно, государь.

— Так за что пить будем?

— За государя Петра Алексеевича! — выпалил Меншиков.

— Дурак! — оборвал Пётр. — За море пить надобно, за славу российскую.

«МОИ КНИГИ ДЛЯ ТЕХ, КТО ЛЮБИТ РОДНУЮ ИСТОРИЮ, КТО ГОРДИТСЯ НАШИМ ВЕЛИКИМ ПРОШЛЫМ, КТО, СТАВ ВЗРОСЛЫМ, И САМ НЕ ПОЖАЛЕЕТ СВОИХ СИЛ ДЛЯ СОЗДАНИЯ НА НАШЕЙ ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛЕ БОГАТОГО И СПРАВЕДЛИВОГО ГОСУДАРСТВА».

Алексеев Сергей Петрович родился 1 апреля 1922 года на Украине. Там, на широких сельских просторах, прошло восемь счастливых детских лет. Потом родители маленького Сергея отправили его в Москву, к его тёткам, получать столичное образование.

Школа, аэроклуб, лётное училище. Тогда все мальчишки мечтали стать лётчиками — Чкаловым, Байдуковым, Беляковым. Сергей не был исключением.

22 июня 1941 года курсант лётного училища Сергей Алексеев встретил на западной границе — туда весь их курс отправили на «практику». И в первый же день войны — бомбёжка. Немецкие самолёты уничтожили весь наш аэродром вместе с лётчиками. Алексеев был в числе немногих уцелевших.

Потом он работал лётчиком-инструктором. А ещё потом случилась авария — в учебном полёте заглох мотор. Лечение в госпитале, санаторий и тщетные попытки вернуться в
авиацию.

Ещё в армии С.Алексеев заочно окончил институт. Диплом о высшем образовании дал ему право поступить редактором в издательство «Детгиз». Там он начал писать. Вскоре его книги, написанные живо и увлекательно, завоевали сердца маленьких читателей.

Писатель С.П.Алексеев удостоен звания лауреата Государственной премии РСФСР и премии Ленинского комсомола, международного диплома имени Г. Х. Андерсена и многих отечественных премий. Книги С.П.Алексеева переведены на десятки языков мира. Он написал рассказы о первом русском царе Иване Грозном, о восстании Степана Разина, о Екатерине Второй, о Суворове, о подвиге русского народа в Отечественной войне 1812 года, о судьбах декабристов, о Великой Отечественной войне.

Скончался писатель в 2008 году.

ХРОНОС-ПРОЕКТЫ

Главный редактор Юрий Козлов
Редактор-составитель Екатерина Рощина
Зав. производством Елена Шевцова
Компьютерная вёрстка и цветоделение Александр Муравенко
Художественное редактирование и макет Татьяна Погудина
Корректор Людмила Пономаренко
Финансовая группа Людмила Дьячкова
Зав.распространением Ирина Бродянская
Юрисконсульт Виктор Кудинов
Журнал выходит 2 раза в месяц
Подписные индексы в каталоге агентства «Роспечать»: 72766 - на полгода, 71899 - на год; для библиотек 20450 — на полгода 20451 — на год
Для подписчиков РФ осуществляется подиска по ценам предыдущего полугодия в «Каталоге изданий по льготной подписке» агентства «Роспечать».
Учредитель: ЗАО «Роман-газета» Адрес редакции: 107078, Москва, ул. Новая Басманная, 19.
Тел.редакции 8(499)261-84-61
Факс (8-499) 261-49-29
Распространение (8-499) 261-95-87
e-mail: rg@netman.ru; roman-gazeta-1927@yandex.ru Основан в 1995 г.
Журнал зарегистрирован в Комитете Российской Федерации по печати. Свидетельство о регистрации № 013684 от 27 июня 1995 г.
В розницу цена свободная

WEB-редактор Вячеслав Румянцев