А.А. Тесля

2010 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

А.А. Тесля

ЭТАПЫ ИСТОРИИ СЛАВЯНОФИЛЬСТВА

В КОНТЕКСТЕ ИССЛЕДОВАНИЙ НАЦИОНАЛИЗМА

(См. статью в формате PDF)

Современное состояние исследований национализма и империй позволяет рассмотреть историю славянофильского движения в контексте процессов формирования русского национального сознания. Выделяемые этапы исто­рии славянофильства соответствуют ключевым событиям в истории импер­ской национальной политики. Анахроничность конфессиональной модели конструирования нации приводит в 80-е годам XIX века к завершению сла­вянофильства в качестве политического проекта.

Recent studies of nationalism and empire allows us to consider the history of Slavophile movement in the context of the formation of the Russian national consciousness. Allocated to the stages of history Slavophilism correspond to the key events in the history of imperial national policy. Anachronistic confessional model of nation leads to the eighties of the XIX century to the end Slavophilism as a political project.

Современный этап исследований в области отечественной истории и ис­тории русской общественной мысли характеризуется активным ростом инте­реса к проблематике национализма и империй. Можно указать на появившие­ся в последнее десятилетие обобщающие работы [1], значительные коллек­тивные исследовательские проекты [2; 3], происходит и дисциплинарное оформление исследований1; численный рост отдельных специальных работ хорошо отражает динамика библиографического отдела в казанском специа­лизированном журнале “Ab Imperio”.

----

* Исследование выполнено в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. Тема: «Ис­следование шансов и рисков социально-политической модернизации на Дальнем Востоке». Шифр 2010-1.2.1-102-016.

1 С 2000 г. в Казани издается специализированный журнал, ориентированный на ис­следования имперской проблематики: Ab Imperio.

1

На наш взгляд представляется плодотворным применение полученных результатов исследований к традиционным объектам истории русской фило­софии и русской общественной мысли – плотное включение их в новый кон­текст позволит по-новому проанализировать известные сюжеты. Удобным объектом подобного рассмотрения, по нашему мнению, служит славянофиль­ское направление: сформировавшись в момент конституирования основных элементов дискуссии о национальном самосознании, стимулированных собы­тиями 1812 – 1815 гг. и активными процессами национального строительства в Германии, оно выступило одним из протагонистов в спорах 40-х – 80-х го­дов, т.е. в эпоху, когда происходило оформление ряда соперничающих «обра­зов нации» и активно менялась государственная политика в национальном вопросе. Мы полагаем продуктивным проанализировать этапы развития сла­вянофильского направления в контексте споров о нации.

Первый этап (конец 1830-х – 1845 гг.). Хрестоматийное описание пер­вого этапа восходит еще к мемуарным текстам современников – А.И. Герцена [4] и П.В. Анненкова [5]. Тем «иным», относительно которого происходит складывание славянофильского кружка, выступают достаточно разнородные «западники»; линия расхождения – вопрос об историческом своеобразии и смысле русской истории. Спор конституируется повесткой, заданной «Пер­вым философическим письмом к даме» П.Я. Чаадаева – смысл русского ис­торического процесса, его оправдание в универсальном плане. Славянофилы в этом контексте выступают наиболее продуктивными последователями не­мецкой философии истории (начиная от Гердера и романтиков и вплоть до Шеллинга и Гегеля). Их задача – вписать русскую историю самостоятельной главой во всемирно-историческую схему, следовательно, найти ту «всеоб­щую», «универсальную» идею, которой Россия призвана обогатить всемир­ную историю.

Данная дискуссия подпитывается первичной, простейшей формой «рос­сийского самосознания», оформившегося на волне подъема, вызванного по­бедой в Отечественной войне 1812 г., капитуляцией Парижа и т.д. В этой форме самосознания еще сплавлены мотивы имперского и возникающего на­ционального самосознания – и потому она, в принципе, может развертывать­ся в дальнейшем и в официальный европеизм (мыслящий Российскую импе­рию как полноценного участника «европейского концерта»), и в формирую­щееся западничество (где события 1812 – 1815 трактуются как демонстрация достаточной зрелости российского общества, дозревшего до сознательного принятия западных начал), и в становящееся славянофильство (истолковы­вающее патриотическое движение 1812 года в романтической рамке как «пробуждение народного духа») [6]. Уваровская формула национального са­мосознания не препятствует на тот момент ни одной из возможных интерпре­таций: будучи весьма широкой, в силу внутренней пустотности, фактически сводящая все три элемента к утверждению центрального – самодержавия [7, 366], она на тот момент допускает многообразные интерпретации (официаль­ное  наполнение  и  конкретизация  будут  меняться  вплоть  до   конца  империи

2

[см. 8]). И тем не менее именно уваровская форма вызывает эффект катализа-ции – будучи первой официальной идеологией, она ставит в повестку дня са­му проблему определения национальной и (или) имперской идеи, на тот мо­мент слабо разводимых [9, 126]. Формирующееся славянофильство в тот мо­мент весьма близко кругу М.П. Погодина и С.П. Шевырева, стремящегося разрешить ту же задачу – дать позитивное наполнение уваровской формуле, перевести ее из некой «возможности» национальной идеи в конкретику.

Второй этап (1845 – 1855). К 1845 г. завершается первый этап формиро­вания славянофильской доктрины, что проявляется как в окончательном раз­рыве с кругом западников [см. 10], так и напряжением, образовавшимся с кругом М.П. Погодина [11, 22 – 28]. Одновременно расширяется ядро славя­нофильского движения, в которое в это время входят К.С. Аксаков и Ю.Ф. Самарин; активно вовлекается А.И. Кошелев [см. 12, 47].

Внешне парадоксальным образом западничество даже в радикальном ва­рианте В.Г. Белинского не подвергается существенным репрессивным мерам, в то время как едва ли не любое сколько-нибудь заметное действие славяно­филов вызывает санкции. Причина заключается в понятности данного движения и его значительном совпадении с правительственным видением исто­рии. Широкое западничество тех лет, равно включающее Грановского, Бе­линского, Тургенева, Боткина, Анненкова, фактически едино с мироощущением просвещенной бюрократии. Некоторая оппозиционность не носит, как представляется стороннему наблюдателю, существенного характера – и это верно по существу (поскольку оппозиционность оформится только после распада данного направления, когда из него выделятся умеренно-либеральное направление, радикалы и сторонники просвещенной бюрокра­тии 60-х годов, близкие по ряду ключевых позиций к либералам, от которых из зачастую отделяет только правительственный статус).

Напротив, славянофилов и правительство разделяют и видение истории, и цели, и предполагаемые пути ее достижения. Как отмечается Г. Касьяновым, в современной историографии по сей момент зачастую недо­оценивается, что «русский национальный проект» представлял существен­ную опасность для Российской империи и оценивался таковым ее правитель­ством [2, 95]. Об этом сознании опасности свидетельствует и известная бесе­да Николая I с Ю.Ф. Самариным в 1849 г., где император оценил славяно­фильские высказывания следующим образом: «Вы прямо метили на прави­тельство: вы хотели сказать, что со времени Императора Петра I и до меня мы все окружены Немцами и сами Немцы. Понимаете, к чему вы пришли: вы поднимали общественное мнение против правительства; это готовилось по­вторение 14 декабря» [13, XCII]. Иными словами, император акцентировал не столько различие во взглядах, сколько апелляцию к общественному мнению – и этот момент был неразрывно связан с самим «национальным проектом», поскольку предполагал наличие широкого носителя такового – общественно­го мнения, воспринявшего национальный проект. Логика национального движения подталкивала к воздействию на общественное  мнение, а для того

3

его надлежало первоначально создать. По мере конституирования славяно­фильства, его конфликт с николаевской империей становился все более глу­боким, поскольку речь шла о столкновении в основаниях – унифицирующая империя, выстраиваемая по модели Polizeistaat немецких княжеств 2-й пол. XVIII в., предполагала принципиальное отсутствие общества, имеющего ка­кую-либо субъектность. Напротив, славянофильский проект предполагал складывание «земства», политического общества. До тех пор, пока империя могла существовать, игнорируя общество, места для славянофильства как признаваемого направления, не было.

Третий этап (1856 – 1862) в истории славянофильства приходится на начало эпохи «Великих реформ». Империя приступает к вынужденной мо­дернизации – и в этих условиях стремится опереться на имеющиеся общест­венные силы. На смену прежней достаточно прямолинейной политике запре­тительных мер приходит сложная политика лавирования. Кары, постигающие славянофильские проекты, перемежаются с политикой терпимости или пря­мого поощрения [14, 17 – 23 (первая пагинация)]; меняющаяся и в силу уже одного этого ослабленная империя стремится не отталкивать ни одну из имеющихся общественных сил, выражающих готовность учитывать прави­тельственные интересы.

Если до этого главным адресатом славянофилов фактически была власть (не считая узкого кружка непосредственно знакомых лиц), то теперь появля­ется возможность обращения к обществу. Попытки получить средство воз­действия на общественное мнение активно предпринимаются ими на всем протяжении предшествующего периода (наиболее заметные: редактура И.В. Киреевским «Москвитянина» в 1845 г., «Московский сборник» 1852 г.), однако только в 1856 г. им удается добиться получения разрешения на изда­ние собственного журнала («Русская Беседа», 1856 – 1860 гг.). Славянофилы старательно стремятся обозначить собственное лицо, не сливающееся с дру­гими направлениями. Показательна ситуация 1855 г., когда А.И. Кошелев, А.С. Хомяков и Ю.Ф. Самарин, мучительно добиваясь разрешения на изда­ние собственного журнала, тем не менее, решительно отклоняют все предло­жения о сотрудничестве, поступающие со стороны М.П. Погодина, готового передать погибающий «Москвитянин» под совместную редакцию [15, 244 – 246, 370 – 375].

Однако изменившиеся условия оказываются неожиданными и для самих славянофилов – привыкнув преодолевать сопротивление правительства и ви­дя в нем главное препятствие, они неожиданно обнаружили широкое русское образованное общество фактически равнодушным к поднимаемым ими во­просам. В фокусе общественного внимания оказались вопросы социального и политического переустройства, на тот момент не имеющие в публичной рус­ской сфере национального измерения.

Четвертый этап (1863 – 1866). С началом Польского восстания 1863 го­да ситуация кардинально меняется – славянофильские идеи оказываются вос­требованы   одновременно   обществом   и   властью.   Некоторое   время   реакция

4

славянофилов выглядит сомнительной – И.С. Аксаков после начала восста­ния держит длительную паузу, отговариваясь невозможностью в сущест­вующих условиях выразить славянофильские взгляды на польский вопрос [16, 25 – 26]. Польша, с точки зрения славянофилов, есть помеха собственно русскому делу – утрата ее, болезненная для империи, окажется благоприят­ной для национального дела, снимая проблему управления чуждым краем и необходимость как-то учитывать (пусть и в весьма ограниченном объеме) интересы польских подданных русского царя. С точки зрения славянофилов, в нынешних условиях примирение польских и русских интересов невозмож­но – империя вынуждена выступать в качестве незадачливого арбитра, тем самым препятствуя реализации русских национальных задач. Следовательно, утрата Польши в долгосрочной перспективе может обернуться благом для России, избавляя политику империи от вынужденной раздвоенности. Распро­странение восстания на Западные и Юго-Западные губернии, планы рестав­рации Речи Посполитой в границах 1772 г., заявленные восставшими, сни­мают противоречие между взглядами правительства и славянофильским кружком [17, 21 - 22] – с этого времени становится возможным сформулиро­вать общую позицию, заключающуюся в (1) умиротворении Царства Поль­ского, проводимого на таких основаниях, чтобы сделать впредь невозмож­ным повторение угрозы 1830 и 1863 г. – Польша должна утратить опасность для России, даже если за это придется заплатить окончательным разрывом с господствующими классами польского общества; (2) русификации Западного и Юго-Западного краев, проводимых самыми решительными мерами (во­площением их станет фигура Муравьева Виленского). Жесткость мер по ру­сификации, одобряемая, а отчасти лично проводимая ведущими славянофи­лами (Ю.Ф. Самарин, кн. В.А. Черкасский, И.С. Аксаков), вызвана осозна­ваемой слабостью русской культуры, неспособностью ее втянуть в круг рус­ского национального пространства в условиях полноправного соперничества с польской культурой. Польская нация является предпочтительной для всяко­го лица в Западных губерниях, едва он входит «в круг высшей культуры», разбогатевший или образованный дворянин или мещанин стремится всячески походить на поляка, пользуется польским языком, принимает у себя ксендза – а его дети уже становятся собственно поляками. Насильственность мер сла­вянофилами осознается как следствие их слабости – польское влияние долж­но быть насильственно устранено в Западных и Юго-Западных губерниях, дабы социальное восхождение однозначно соотносилось бы с вхождением в великорусскую культуру и тем самым придавало бы последней высший на данной территории социальный статус.

В проведении национальной политики славянофилы в 1863 – 1864 гг. го­товы нанести урон высшим социальным группам и опереться на средние или даже низшие слои населения, для которых предпринимаемые меры означали бы расширение социальных возможностей. В условиях польского кризиса империя принимает данную программу реформ – поскольку вполне реальной на   тот   момент   представляется   угроза   отторжения   всех   Западных   и   части

5

Юго-Западных губерний. Однако, по мере того, как первоочередные пробле­мы удается решить, имперское правительство все менее готово продолжать принятый курс – его последствия, как надеются и сами славянофилы, гораздо шире областей, затронутых их реформаторскими усилиями и в долгосрочной перспективе должны вызвать изменение коренных начал государственной политики. Цена реформ кажется несоразмерной – и это выливается в отстав­ки 1866 г.; символичным оказывается назначение на смену Н.Н. Муравьеву Виленским генерал-губернатором А.Л. Потапова [см.: 18, гл. III].

Наиболее важным итогом четвертого этапа становится формирование целостного славянофильского «национального проекта» – если до этого вре­мени мы можем говорить о некотором достаточно расплывчатом комплексе представлений, в первую очередь ориентированном на обоснование русского национального своеобразия и его философское фундирование, то в 1863 – 1866 гг. славянофильство вырабатывает конкретную политическую програм­му построения «большой русской нации» (т.е. включающей в себя по идеоло­гически значимой терминологии «великороссов, малороссов и белорусов»). Эта программа включает в себя весь набор основных инструментов нацио­нального строительства – начиная от формирования национальной идеоло­гии, вплоть до мер по начальному образованию и созданию массовой перио­дики для низового читателя. Данная программа вырабатывается в противо­стоянии одновременно с нею формируемому национальному проекту М.Н. Каткова, стремящегося уйти от конфессиональной привязки (сущест­венно важной для славянофилов) к построению гражданской нации [см.: 16].

Пятый этап (1867 – 1878). Влияние славянофильского направления ра­дикально сокращается – в этот период постепенно сходит на нет славяно­фильская публицистика (в 1869 г. закрывается «Москва» И.С. Аксакова, ос­нованная в том же году в Петербурге «Заря» так и не сумела добиться сколько-нибудь заметного влияния, закрывшись в 1872 г.), Ю.Ф. Самарин пре­имущественно занимается зарубежной издательской деятельностью: в рус­ской типографии в Лейпциге выходят «Окраины России», одновременно там же издается ряд значимых для славянофилов текстов предшествующего вре­мени (например, двухтомное собрание сочинений адмирала Шишкова). Са­маринское книгоиздание имеет своим адресатом в первую очередь высшие правительственные и общественные круги, стремясь привлечь внимание сво­ей узкой, но влиятельной аудитории к ключевым вопросам национальной по­литики, предлагая по ним ряд конкретных практических мер.

По мере ухода польско-русского конфликта в прошлое, в русском обще­стве наблюдается спад националистических настроений; одновременно с этим правительственная политика в национальном вопросе также стремится к сглаживанию противоречий путем репрессивных мер в отношении нацио­нальных движений. В числе этих мер, наряду с запретом украинофильства, находятся репрессии против славянофилов и «москворядского» направления Каткова – формирующийся русский национализм, ситуативно бывший вы­годным для правительства, объективно с имперской точки зрения усложняет

6

ситуацию, в том числе и за счет стимулирования (по принципу раздражителя) местных национализмов.

Если в 60-е годы, в сложных условиях Польского восстания, имперскому правительству представляется выгодным благоприятствование политике строительства общерусской нации, то по мере утраты конфликтами 60-х го­дов своей остроты, с одной стороны, и одновременно с появлением новых проблем в 70-х, для империи все меньший текущий интерес представляет по­литика поощрения русского нациестроительства. Важнейшее обстоятельство – изменение характера угроз. На взгляд имперского правительства, в 60-е гг. основные угрозы исходили извне: внешнеполитическая напряженность, со­хранявшаяся полтора десятилетия после Парижского мира, и сопряженная с нею угроза с Западных окраин империи. В попытках справиться с данными угрозами представлялось логичным опереться на русское общество – и, соот­ветственно, дать ему возможность усилиться (в конечном счете, оно воспри­нималось как естественный союзник – в дальнейшем «размер» этого союзни­ка будет сужаться, трансформировавшись к 1905 г. в официальный миф о мо­нархически настроенном патриархальном крестьянине, отразившийся в изби­рательном законе 1906 г.). Со второй половины 60-х годов основным источ­ником угрозы становится собственно русское общество (символическое зна­чение – выстрел Караказова и надежда на то, что стрелял поляк). Имперская политика 70-х, по оценке А.И. Миллера, отличается непоследовательностью – проблемы осознаются, но принимаемые меры носят почти исключительно негативный характер (запрещение украинской гражданской печати, ограни­чения по службе для польских выходцев и т.п.); консервируется в нестабиль­ном состоянии имперская модель предыдущих десятилетий – а ее нестабиль­ность проявляется в предпринимаемых время от времени спонтанных откло­нениях от средней линии [см.: 19] (в ряду подобных отклонений от общей логики находится и нерешительная, провокационная балканской политикой 1876 г., закончившаяся вынужденным объявлением войны Турции в 1877 г. [20, 7 – 9]).

Шестой этап (1879 – 1886). К концу царствования Александра II импер­ское правительство приходит к выводу о необходимости существенных усту­пок общественному мнению. Пытаясь воспользоваться создавшимся положе­нием, И.С. Аксаков (к тому моменту оставшийся единственным заметным представителем направления) стремится актуализировать славянофильский проект, предлагая его как альтернативу либеральным программам, наиболее приемлемую для правительства. Расширение общественных свобод предлага­ется без изменения прав центрального правительства; империи надлежит не минимизировать последствия войны 1877 – 1878 гг., а напротив, возродить и опереться на общественные настроения того времени. Иными словами, И.С. Аксаков предлагает консолидацию общества вокруг правительства на основе проекта национального возрождения, – активная внешняя политика, извлекающая выгоды из самого факта образования независимых славянских

7

государств на Балканах, должна сопрягаться с последовательной националь­ной политикой внутри империи.

Гибель Александра II и восшествие на престол Александра III стимули­рует активность славянофильства – длительная нерешительность правитель­ства, вызванная неопределенностью в выборе политической программы, осознается И.С. Аксаковым как решительный шанс для славянофилов до­биться претворения их видения «национального целого» в правительствен­ную политику.

Однако империя на этот раз оказывается не готова к столь глубокой трансформации – выбор был сделан в пользу катковского проекта «политиче­ ской нации» в его охранительном прочтении. Фактически, русификаторская политика 80-х годов оказывается политикой противодействия местным на­ циональным движениям, при неспособности предложить им реальную аль­ тернативу в виде цельного русского национального проекта – национальное содержание подменяется имперским (от национального заимствуются пре­ имущественно риторические ходы, остающиеся без реального наполнения). Подобная      неудача      достаточно      закономерна      –       ограниченно-

модернизированная империя не решается сделать ставку в национальном проекте на какую-либо социальную группу, которая могла бы стать его носи­телем. Логика сохранения целого оказывается достаточно сильна, чтобы сде­лать невозможной на практике любую последовательную позитивную про­грамму, тогда как нарастающие конфликты склоняют прибегать к логике не­гативного национализма, насыщая позитивную часть несколько модифици­рованным имперским содержанием.

Причины неудачи славянофильского проекта в 80-е годы определяются, однако, не только политическим выбором имперского правительства, но и объективными слабостями самой славянофильской программы этого време­ни. И.С. Аксаков и его стареющее окружение пытаются модернизировать от­дельные элементы программы, сохраняя неизменным ее сущность, как она сформировалась к середине 60-х годов. Между тем ситуация успела изме­ниться коренным образом – сформировались относительно хорошо структу­рированные национальные движения на окраинах, за 60-е – 80-е гг. возникла сравнительно плотная общественная среда. Славянофильский проект 60-х предлагал, выражаясь образно, построение «национальной империи» – пере­форматирование империи на основе выстраивания сильной имперской нации (с этой задачей тесно связаны универсалистские мотивы славянофильства, работающие как широкий «принцип включения»). Переход от прежней им­перской модели к национальной должен был облегчить конфессиональный принцип – позволяющий считать в той или иной степени входящим в нацио­нальное целое любого, исповедующего православие (тем самым обеспечива­лось исключение враждебного «польского элемента» и одновременно откры­вались широкие возможности для политики ассимиляции). К 80-м годам XIX века конфессиональный принцип конструирования нации явно уходил в прошлое   –   противостояние   с   украинофильством   и,   например,   с   медленно

8

формирующимся обособленным белорусским прото-национальным движени­ем не могло выстраиваться по линии конфессиональной принадлежности; одновременно конфессиональный принцип порождал неожиданно возрас­тающие затруднения для включения в имперское целое восточных окраин, становясь подпиткой панисламистских течений среди мусульманского насе­ления Поволжья и Кавказа, стимулируя процессы нациестроительства у дан­ных этнических групп. Однако важнейшим фактором, играющим против сла­вянофильского проекта, стало ослабление конфессиональной принадлежно­сти как критерия самоидентификации среди групп, подлежавших потенци­альному включению в «большую русскую нацию». Конфессиональный прин­цип одновременно оказывается к 80-м годам и слишком сильным (на перифе­рии) и слишком слабым (применительно к центральным группам). Данное положение вещей фиксируется и самим И.С. Аксаковым, признающим к 1883 г. возможность принадлежности к русской нации и лиц неправославного ис­поведания [17, 635 и сл.; ср.: 21, 283 – 284 (первая пагинация)]. Тем самым славянофильский проект, оформившийся к 60-м годам XIX века, к середине 80-х оказался утратившим свой конститутивный принцип – и этим моментом можно датировать, на наш взгляд, прекращение собственно славянофильства.

***

Существенным достижением современных дискуссий можно считать признание наличия множественных национальных проектов, альтернативных видений нации. История национализма приобретает дополнительное измере­ние – на смену истории формирования национального самосознания как, пусть и сконструированного, но достаточно однородного проекта, приходит видение множества конкурирующих проектов, в противоборстве и взаимо­влияниях которых складывается конкретная политика нациестроительства.

Славянофильство, выступив первым и одним из наиболее проработан­ных «национальных проектов» русской нации, не добилось сколько-нибудь полного осуществления своей программы. Моменты существенного влияния на государственную политику были непродолжительны, ограничиваясь пе­риодом с 1863 по 1866 гг. и отчасти в 1876 – 1878 и 1881 – 1883 гг., причем и тогда славянофильский «национальный проект» не выступал в качестве госу­дарственной программы. Реализация некоторых мер, предлагаемых славяно­филами, обуславливалась не согласием с предлагаемой ими логикой нацие-строительства, но ситуативной логикой конкретных решений.

Тем не менее, по нашему мнению, не верно придавать избыточное зна­чение неудаче славянофильских попыток повлиять на имперскую политику; нереализованность «большого национального проекта» оказалась обусловле­на фундаментальными причинами, отмеченными С. Беккером: «Российская династическая империя не смогла развиться в государство-нацию, и не пото­му, что ее правители предпочитали строительство империи строительству нации, но потому, что путь, выбранный раннее Западом, в эпоху национализ­ма уже был закрыт. В XIX веке династические государства были вынуждены срочно трансформироваться в государства-нации, которые в противном слу-

9

чае могли бы их разрушить и прийти им на смену. У империй уже не остава­лось времени для достижения существенной этнической гомогенизации – процесса, который занял бы время, равное жизни нескольких поколений» [2, 79].

Список литературы:

1.     Миллер, А.И. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии ис­торического исследования / А.И. Миллер. – М.: Новое литературное обозрение, 2006. – 248 с.

2.     Новая имперская история постсоветского пространства: Сборник статей (Библиотека журнала “Ab Imperio”) / Под ред. И.В. Герасимова, С.В. Глебова, А.П. Каплуновского, М.Б. Могильнер, А.И. Семѐнова. – Казань: Центр Исследований Национализма и Империи, 2004. – 656 с.

3.     Imperium inter pares: Роль трасферов в истории Российской империи (1700 – 1917): Сб. ст. / Ред. М. Ауст, Р. Вульпиус, А.И. Миллер. – М.: Новое литературное обозрение, 2010. – 392 с.

4.     Герцен, А.И. Былое и думы: Части 4 – 5 / Коммент. Г.Г. Елизаветиной. – М.: Художественная литература, 1982. – 614 с.

5.     Анненков, П.В. Замечательное десятилетие. 1838 – 1848 // Анненков, П.В. Литературные воспоминания / Вступит. Статья В.И. Кулешова; Коммент. А.М. Долотовой, Г.Г. Елизаветиной, Ю.В. Манна, И.Б. Павловой. – М.: Художест­венная литература, 1983. – С. 121 – 367.

6.     Койре, А. Философия и национальная проблема в России начала XIX века: [пер. с фр. А.М. Руткевича] / А. Койре. – М.: Модест Колеров, 2003. – 304 с.

7.     Зорин, А.Л. Кормя двуглавого орла… Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века / А.Л. Зорин. – М.: Но­вое литературное обозрение, 2004. – 416 с.

8.     Уортман, Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. В 2 т. Т. 2: От Александра II до отречения Николая II: [пер. с англ. И.А. Пильщикова] / Р.С. Уортман. – М.: ОГИ, 2004. – 796 с.

9.     Пивоваров, Ю.С. Два века русской мысли / Ю.С. Пивоваров. – М.: РАН ИНИОН, 2006. – 476 с.

10. Ветринский, Ч. Т.Н. Грановский. (Западники и славянофилы в 1844-1845 гг.) / Ч. Ветринский // Русская мысль. - М., 1896. - Год семнадцатый, кн. VII. - С. 125 – 151.

11. Барсуков, Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. VIII / Н.П. Барсуков. – СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1894. – VIII+629 с.

12. Кошелев, А.И. Записки Александра Ивановича Кошелева (1812 – 1883 годы). С семью приложениями / Издание подготовила Т.Ф. Пирожкова. – М.: Наука, 2002. – 475 с.

13. Самарин, Д.Ф. Предисловие // Самарин, Ю.Ф. Сочинения. Т. VII: Письма из Риги и История Риги / Издание Д.[Ф.] Самарина. – М.: Типография А.И. Мамонтова и Ко., 1889. – С. I – CXXXV.

14. [Аксаков, И.С.] Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Ч. II: Письма к раз­ным лицам. Т. IV: Письма к М.Ф. Раевскому, к А.Ф. Тютчевой, к графине А.Д. Блудовой,    к    Н.И. Костомарову,    к    Н.П. Гилярову-Платонову.    1858    –    86    гг.    /

10

И.С. Аксаков.    –    СПб.:    Издание    Императорской    Публичной    Библиотеки,    1896.    – IV+297+30 с.

15. Барсуков, Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. XIV / Н.П. Барсуков. – СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1900. – XII+641 с.

16. Твардовская, В.А. Идеология пореформенного самодержавия (М.Н. Катков и его издания) / В.А. Твардовская. – М.: Наука, 1978. – 279 с.

17. Аксаков, И.С. Сочинения. В 7 т. Т. III: Польский вопрос и западно-русское дело. Еврейский вопрос. 1860–1886. Статьи из «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Ру­си» / И.С. Аксаков. – М.: Типография М.Г. Волчанинова (бывшая М.Н. Лаврова и Ко.), 1886. – VII+844 с.

18. Комзолова, А.А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ / А.А. Комзолова. – М.: Наука, 2005. – 383 с.

19. Миллер, А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общест­венном мнении (вторая половина XIX в.) / А.И. Миллер. – СПб.: Алетейя, 2000. – 260 с.

20. Милютин, Д.А. Дневник. 1876 – 1878 / Под рел. Л.Г. Захаровой. – М.: Рос­сийская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. – 704 с.

21. Аксаков, И.С. Сочинения. В 7 т. Т. VI: Прибалтийский вопрос. Внутренние дела России. Статьи из «Дня», «Москвы» и «Руси». Введение к «Украинским ярмар­кам». 1860 – 1886 / И.С. Аксаков. – М.: Типография М.Г. Волчанинова (бывшая М.Н. Лаврова и Ко.), 1887. – IV+542+71 с.

11

Тесля    А.А.    –    к.ф.н.,    доц.    кафедры    «Философии    и    культурологии»    (ТОГУ), тел. 22-43-94

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС