|
К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011
Редакционный совет
Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ
|
Леонид ЧЕРТКОВ
Небесный собеседник
Поэт, прозаик, литературовед, переводчик Леонид Натанович ЧЕРТКОВ
(14.12.1933 — 28.06.2000) родился в Москве. Учился в Московском библиотечном
институте. В 1957 г. был осужден «за антисоветскую пропаганду» (ст. 58,
п.10) на пять лет. Отбывал заключение в мордовском Дубравлаге, где вместе с
М. Красильниковым и другими составил рукописные альманахи «Троя» и
«Пятиречие».
После освобождения в январе 1962 г. жил в Москве, в 1966-1974 гг. – в
Ленинграде. Учился в Тартуском университете, окончил Ленинградский
педагогический институт.
В 1974 г. эмигрировал во Францию. Печатал стихи, рассказы и статьи в
эмигрантской периодике. Редактировал издания стихов К. Вагинова (Мюнхен,
1982) и В. Нарбута (Париж, 1983). Переводил английских и американских
поэтов. С 1980 г. жил в Кёльне.
Публикации: Огнепарк (Кёльн, 1987; Стихи разных лет); Смальта (Кёльн, 1997);
"Действительно, мы жили как князья..." (М., 2001); Феникс («Грани», № 52;
1962); Ночные путешественники («Ковчег», № 1; 1978); Смерть поэта («Ковчег»
№ 2, 1978); Пять стихотворений («Континент», № 32; 2/1982); Небесные
оркестранты («Континент», № 36; 2/1983); Новые стихи («Континент», № 42,
1984); Молчание грязного моря. Рыцари в лисьих шкурах («Гнозис», № 10;
1991); НЛО, № 2 (1993); «Новый мир», № 4 (1994, с.126-129); Цирк «Олимп», №
16 (9/1996); Из книги «Смальта» («Новая русская книга», № 5; 2000);
«Зеркало», № 13-14 (2000).
*
Среди ночи выползу за овин
И солому стряхну с бороды, –
И тупо оскалится лунный блин
С небесной сковороды.
Под ногами, привыкшими к жесткости нар,
Шар земной обернется вспять, –
Мне небес не откроет лунный швейцар
И пиджак не поможет снять.
По дорогам уснувшей смешной страны,
Где собор как ночной колпак,
Я пойду поискать иной тишины,
И с горы просвистит мне рак.
Маяки метеоров на черном стекле
И полночное уханье сов
Проведут меня темным путем по земле
И откроют лазейки миров.
Там не будет ни стен, ни дверей, ни окон,
А поля, канавы, кусты, –
И меня никогда не разыщет закон
За пределами мирной черты.
1953
ИТОГИ
Нас всегда не хватает на эпилоги...
В самой сонной точке земного шара
Уж который год мы подводим итоги
За бетонною стойкой последнего бара.
Время кончено утреннего карантина –
Это час перемены заученных действ:
Отупевших от джаза бессонных кретинов
Заменяют почтенные люди семейств.
Здесь часы протекают в замедленном темпе –
Одичавший Запад и дикий Восток –
Сюда город сбрасывает, как демпинг,
То, чего переварить он не смог.
Утверждаешься в справедливости Беркли,
Наблюдая в соломину льдистый бокал,
И опять в одном помутневшем зеркале
Отражается ряд помутневших зеркал.
Среди тостов, пари и бессмысленных реплик
Сигареты залитой прорежется треск, –
Через час на чешуйках в размазанном пепле
Выпадает искрами звёздчатый блеск.
От коктейлей, проглоченных натощак,
Еле двигаясь, как неживой,
Говорить с чужим о ненужных вещах,
Рискуя своей головой.
«Старых ценностей нет-де, иные не созданы,
Над землёй призрак некой свободы возник, –
Может, в эту минуту в Москве или в Лондоне
Навсегда умирает последний Старик».
Пусть он чист и невинен, как горный источник,
Ты источнику горному всё же не верь, –
Ты не знаешь, какого сорта молочник
Постучится наутро в примёрзшую дверь.
«В ту же сторону будет вращаться Земля
И по радио будут всё те же мотивы,
А до них дойдут лишь раскрошенный камень Кремля
Да окаменевшие презервативы».
Не успел ещё выйти – навстречу тебе –
Полупьяной рукой прикрывая погоны,
В дверь вломился со шлюхой майор МГБ –
Пропивать магаданские миллионы.
Будь спокоен – теперь не поможет зарядка, –
Этот час всегда напомнит о том,
Как за шторой бессонного Дома Порядка
Прочернел силуэт, пригрозивший перстом.
Резким газом асфальт обдавая,
В подворотню откатится ЗИС,
По неровным ступенькам ступая,
Ты привычно спускаешься вниз.
Дробно бьют о простывшие кафли
Струйки терпкой и дымной мочи,
И плафоны, что хлором пропахли,
В сумрак скупо цедят лучи.
«А когда в родниках станет красной вода,
И не будет нигде неразрушенных зданий,
Мы возможно припомним, что эти года
Дали нам драгоценную злость ожиданий».
Когда в небе зашарит прожектор,
Под неверной трезвея луной, -
Хорошо по морозным проспектам
Одному возвращаться домой.
А луна обнаглевшим швейцаром
Тебе в душу пытается влезть, –
Он открыл тебе двери даром,
Но теперь приготовил месть.
Он, подобно шпиону и вору
Подползёт к окну твоему,
И придётся задёрнуть штору,
Чтоб закрыть дорогу ему.
Переходы луны через улицы жёстки,
Нет машин и немного не по себе,
Одноцветные кошки на всех перекрёстках
Пересекают дорогу тебе.
И не в силах подняться с умственной мели,
Но держась за уже ушедшим другим,
Ты уходишь один в середине апреля
По кривому асфальту, считая шаги.
Ты сумел бы. В тебе бы достало сноровки,
Повернувшись, уйти через поле и в лес,
Ты сумел бы ножом перерезать верёвки
И сумел бы патроны проверить на вес.
Но ты сам виноват и не следует злиться.
(Пусть просохнет от липкой настойки нутро),
Ты шагаешь пустыми ногами убийцы
В полутёмные арки пустого метро.
Но уже извивается поезд хвостатый
И лампы сбегаются вниз по стержню,
А ты мчишь, обгоняя пустой эскалатор.
И некому крикнуть – гражданка, лыжню!
К сожаленью, обратно придется вернуться, –
Под часами зевает милиционер, –
С пневматическим визгом ворота замкнутся,
Полусонный, ты снова выходишь наверх.
Ну, как будто всё кончилось благополучно, –
Озверевший кондуктор мелькнёт у окон,
Захватив ускользающие поручни,
Ты вползёшь на коленях в последний вагон.
Но ещё не успеешь осилить порога,
А рванёшься к асфальту под режущий шарк –
Непонятно, зачем в половине второго
Отправлять трамваи в бессмысленный парк?
Но пытаясь с панелью найти параллельность,
Через души дождя равномерно дает
Огни Эльма трясущийся желтый троллейбус,
Тот, который случайно тебя довезет.
Затекли по стеклу дождевые морщины,
По сравненью с трамваем здесь просто жара,
Ты отвалишься в угол безлюдной машины, –
И кондуктор к тому же, как пробка, стара.
Но так как бус забирает направо,
Соскакиваю на предыдущем углу,
И собою едва не измерив канавы,
Сажусь на панели, как на полу.
Но отряхнув кое-как свои брюки,
Я быстро поднялся и вновь зашагал,
Пока не дало на нетрезвые руки
Окно вытрезвителя жёлтый сигнал.
Здесь, когда выгружают любителей вин,
То воздух захлёбывается в икоте
И долго буксуют колеса машин
На обледеневшей блевоте.
И чтобы тебя не заметил охранник,
Ты к стенке прижавшись, крадёшься, как вор,
И переметнувшись задворками бани,
В три ночи ты ввалишься в собственный двор.
И к свету руку ближе подняв,
Ты в скважине шарил ключом,
А захлопнув дверь за собой в сенях,
Ты её проверял плечом.
Ждёшь в тот час, когда храп и соития в мире,
И не слушают пальцы и спит один глаз,
Как подаст в опустевшем под утро эфире
Позывные синкопы неведомый джаз.
И своею слюной захлебнёшься опять,
И из глотки сорвутся слова –
«Я, может быть, тоже хочу искать
Блаженные Острова!»
У других были те же заботы, –
Им не лучше пришлось твоего, –
Все умели свести свои счёты,
Но с тобой будет проще всего.
Будет просто, как всё на свете,
Будет жаркий и нудный бой, –
На таком же, как этот, рассвете,
Ты сожжёшь мосты за собой.
Поверх формы напялив спецовку,
После боя, в глухой тишине,
Зарядив напоследок винтовку,
Ты исчезнешь на той стороне.
И сосед о тебе забудет,
Дома ты не оставишь жены...
Ну а если её не будет,
Твоей желанной войны?
...После нескольких стычек на перекрёстках
Зимним солнечным утром солдаты придут,
И оставя следы потолочной извёстки,
По расстроенной лестнице вниз поведут, –
По воронкам в асфальте разбитых кварталов,
Мимо вышитых пулями окон и рам,
Опустевших домов и убитых вокзалов,
И по задним, заснеженным мартом, дворам,
По тропинке, мочою простроченной рыжей,
Проведут и поставят к холодной стене.
...Хорошо бы в такую погоду на лыжах
В вихрях солнца растаять в лесной белизне.
...Так же будет пестреть барбизонское небо
И влюблённых ворон разбередит весной,
Не имея в карманах ни денег, ни хлеба,
Я вернусь неизвестно откуда домой.
Тяжело отсчитаю глухие ступени,
Утром мне очень трудно будет уснуть,
Я прижму к холодной стенке колени
И умершую кошку возьму на грудь.
Ветер будет свистеть в изрешеченной крыше
И засасывать в щели хромых пауков,
Только мне это радостно будет слышать –
Я в родной невесёлой Стране Дураков.
Стуча о железо новым железом,
В хрусте и треске жилистых свай
Пролязгал по мокрым утренним рельсам
Первый полупустой трамвай.
Вот часы и отпели мой день рождения –
Значит, мне девятнадцать, а двадцать исполнится, –
Я узнаю новое наслаждение –
Тискать в подъезде тело любовницы.
И время пройдёт вереницею лет,
И я стану довольным собою и гордым
И никогда я больше не встречу рассвет
В незнакомой мне части знакомого города.
...По дорожкам, от зноя усталым,
Где трава желта, как табак,
В тихий час, когда по бульварам
Педерасты проводят собак,
Под конец мрачноватого душного лета
Я вернусь издалёка и сброшу рюкзак
И с друзьями пропьянствую до рассвета,
А наутро, возможно, будет и так, –
Возьму и вылью на дрожащую бумагу
Невнятных образов перебродивший сок,
Собрав себя к решающему шагу –
Провесть черту и подвести итог. –
То, что было, – забыто, а есть настоящее,
И загадывать будущее нельзя, –
Что мне думать о потустороннем ящике –
Лучше жизни хоть раз посмотреть в глаза.
Если мне не придётся по фене ботать,
Я уйду из мира коктейлей и книг, –
Да и чорта ли мне?! – Придётся работать,
Безразлично, для этих или других.
1953-54
*
Я сидел на пустом прилавке разрушенного павильона,
В устье скрипели и терлись бесконечные камыши,
А с побережья тянуло чем-то гнилым и паленым –
Это жгли подобранный мусор терпеливые латыши.
Измятая скатерть неба заливалась хмелеющим чаем,
И закат раскидывал брызги – апельсиновым светом полн,
А в прибое мерно качались силуэты ленивых чаек,
И берег резал, как стружку, бересту набегавших волн.
В хвое вечерних сосен проснулись звёзды и луны,
А солнце уже шагнуло за горизонта порог,
И холодно-лиловое море бросило на серые дюны
Желтые трупы капустниц, траву и снова песок.
Капнул дождь, и первые стайки отдыхающего народа
Разбежались по санаториям, увязая в песке на бегу,
И только одни скамейки да любители скверной погоды
Одинокими черными вехами стыли на берегу.
На закат нарастали тучи и скоро весь затянули,
И резко срывался с навеса и бил дождевой ручей…
В такое же самое время, в конце другого июля
Я видел на Черном море пять водяных смерчей.
1954
*
Солнце – как сохнет калинный цвет,
Да лебеда дорога, –
А пойду, пойду по молочной росе
По кисельныя ровныя берега.
За морями же земли великие есть,
А путь туда – по версте до версты,
Через поле вдоль, а там и не сесть –
Наждаком по душе заскребут кусты.
И солдаткой рябина прядает пыль,
Тараканы спят и плетни молчат,
И не пискнет дверь, не дохнёт пустырь –
Ты сюда забрел в не свой листопад.
Там не за горою страна Свят-свят.
Там раздолье – грех, и тишь по утрам,
И куда ни плюнь – все ведет назад,
И малинник туго кивнет полям.
Пусть пропашет стон полосу беды,
Ночь – она уйдет, и луна соврет, –
Поперек тебе – струна борозды,
Лучше б тебе не заходить вперед.
Лучше по утрам не раздернуть штор,
А заснуть еще да и встать иным,
Лучше – синева в облаков раствор,
И над крышей снега – розовый дым.
1954
О ДРОВАХ
Когда утро колотится в дряблые окна
И бумагой залечены вывихи рам, –
Неужели я буду в бездействии сохнуть
Или буду опять досаждать докторам.
Ведь сегодня – предельное время суток –
День, когда к топору примерзает язык, –
Я по звонкой земле проложил первопуток,
Налегке, оттого, что к погоде привык.
Я прошел через сени, прошитые стужей,
Взял фонарь и заправил обломком свечи,
И к сараю пришел по заклеенным лужам,
И дышал на ладонь, выбирая ключи.
От мороза топор показался мне жестким,
А ключи на руке – как снежинки легки,
И я взял к потолку прислоненные доски
И из клети холодные взял чурбаки.
Я работу начал до петушьей побудки,
А опомнился разве часу во втором,
Когда желтые брусья, тугие, как губки,
Я рубил и гвоздил, и щипал топором.
Голове было тесно под мякотью кепки,
Но зато я работал, как в кузнице мех,
И душистая заваль дымящейся щепки
Освещала затаявший жеваный снег.
Узкий двор был дровами забит и очищен,
Лишь звенела щепа на бетонном полу,
А когда я об угол разнес топорище,
Я достал из-за бревен косую пилу.
А когда я устал от разбоя лесного,
Когда был перекошен поленьев косяк, –
Брося слипшийся след на приступке тесовой,
Я с дровами по лесенке лез на чердак.
Я бревенчатым поясом выстроил кладку,
Черной капелью снега обвисла сосна, –
И ушел, чтобы боль выводить без остатка
Лошадиными дозами крепкого сна.
1955
*
В конце зимы здесь был задуман нами дом,
Где водоносом град с рассветом постучится
И солнце к полднику оранжевым пятном
Стечет с угла двери к ногам, на половицу.
Ты вынесла в тазу на улицу закат,
И подчинясь судьбы испытанному зову,
С дороги вечером в село пришел солдат –
Взять у хозяев в долг до сумерек подкову.
Вонзен закатом в пень сияющий распор,
И пятый океан отпрянул в наши сети,
И на прощание случайный спутник с гор
Отер шершавою рукою с уха ветер.
Нам – водоросли в дождь в солнцевороте моря,
Нам – видеть сквозь туман очнувшийся маяк,
Горнистов под горой, разучивавших зорю,
Нам флюгер бил крылом, как будто веял мак.
А козы в пропасти спускались по отрогам
За редкостной травой, которой ныне нет,
Которую свели столбами и дорогой –
С годами навсегда утраченный секрет.
1955
*
Расписаны в тона религиозных сект,
Уступами росли деревья до забора.
Дул ветер с севера. И осени проект
Был выверен рукой латинского сапёра.
На затонувший парк тянуло не смотреть,
И людям на холмах дышалось тяжелее,
И свеянной листвы готическая медь
По прихоти ветров чеканила аллеи.
Здесь вынули набор искусственной земли,
Макеты деревень расставили на рампе.
Немые рыбаки смолили корабли
И разожгли костры на выщербленной дамбе.
А град перед грозой расталкивал деревья
И бил в стекло песком, пока не надоест.
Мы начали ломать дорогу на кочевье,
И с кровли в океан мы опускали шест.
1955
*
Вот и все. Последняя ночь уходит,
Я еще на свободе, хоть пуст кошелек.
Я могу говорить о кино, о погоде, –
А бумаги свои я вчера еще сжег.
Я уверен в себе. У меня хватит наглости
Прокурору смеяться в глаза,
Я не стану просить заседательской жалости
И найду, что в последнем слове сказать.
Наплевать. Я давно в летаргической зоне,
Мне на что-то надеяться было бы зря:
У меня цыганка прочла на ладони
Концентрационные лагеря.
А другие? Один в потемках читает.
Этот ходит и курит, и так же она.
Да и что там гадать, откуда я знаю.
Может, каждый вот так же стоит у окна.
И никто, наверное, не ждет перемены,
И опять синяком затекает Восток,
И я вижу, как незаметный военный
Подшивает мне в папку последний листок.
1955
*
Этой белой осенней ночью,
Когда в роще свирепствовал ветер,
Я видал, как звезда упала.
В ту минуту в крапиве за домом
Я услышал крик человека.
Я хотел подняться с постели,
Только ты меня не пустила,
Мне закрыла веки губами
И сказала: «Останься, милый,
Пусть кричит, нам какое дело».
Только ночью мы плохо спали
И по несколько раз просыпались.
Он утих только к полуночи
И потом уж не начинался,
Лишь немного плакал к рассвету.
А наутро, когда я вышел,
Ничего во дворе не заметил.
Только кто-то, быть может, ветер,
Оборвал бельевые веревки
И погнул нам колья забора.
Он кричал и следующей ночью.
Или это был сумасшедший,
Или тот, кто нам зла желает,
Или глупый мальчишка из местных.
Или просто вредная птица.
Но сегодня я был смелее,
Я поднялся с теплой подушки,
Я спросил дробовик и, выйдя,
Разрядил его в сторону крика,
И на время крик прекратился.
А наутро жена собралась
И ушла на лесные порубки
Поискать для кухни лучины,
И вернулась к заходу солнца.
А домой принесла не лучину,
А лишь желтый китайский корень,
Он был тепл, как ладонь человека.
И сказала: «Ты будешь
Нашим желтым мальчиком Женем».
Так родился у нас ребенок.
Он ушел от нас той же ночью,
И мы слышали слабые всхлипы,
И ребенок лежал бездыханный.
При свече у него на теле
Я заметил следы дробинок.
За окном кружатся снежинки,
И узоры ложатся на окна.
Он лежит обмытый, белесый
В деревянном и влажном кувшине,
И собака его боится.
середина 1950-х
КРУГОВАЯ ПОРУКА
Река вела тропу по кочкам и камням, –
Сквозь пораженный лес, воронки огибая,
Мы шли к востоку, путь условно полагая
По гари на коре и вывернутым пням.
Мы думали, что разыскать не трудно
Останки поселений в здешних пущах,
Их нанести на карту и попутно
Собрать гербарий трав дикорастущих...
Новехонький забор делил поляну,
У проходной, пристроенной снаружи,
Ночной туман на глаз рассеял лужи, –
К нам выступил хозяин из тумана.
Он был не прочь отвлечься на досуге, –
Всего три дня, как выслали соседа, –
И выбивая трубку для беседы,
Он излагал историю округи.
«За месяц устарели ваши карты, –
Дол перекрыт правительственной трассой,
Проектировщики невиданного класса
По всей стране планируют стандарты».
И нас напутствовал на лучшую погоду –
А мы уже брели по даровому следу,
И сделав крюк в четыре мили ходу,
Мы подошли к имению соседа.
Тот говорил, окидывая весь,
Слова, как колышки палатки, размещая:
«Последние лет тридцать семь мы здесь
И дети наши никуда не выезжают,
Мы с Божьей помощью живем».
Старик, он был приветливее всех,
И обернувшись, он указал туда, где жил его сосед, –
За элеватором и спущенным ручьем.
Нас вывел через двор и здесь заметил:
«А что нашли – то отдали мальчишке».
И за стеной ему петух ответил.
Мы знали всё – из популярной книжки.
...Ну и сосед! Я потянул звонок, и нам в ответ уже хрипела свора,
Мы видели его за кольями забора, –
Он покривил приветливо лицо
И выстрелил. И тем зарядом соли
Прикончил молодое деревцо.
...Что ж, мы уносим образцы сухих растений,
Материалы для занятий по ночам...
Им для чего истлевшие останки
Татарами поставленных строений, –
Их скорчевали с пнями и малиной и выжгли по печам.
Дрезина шла. Из леса доносилось
Дыханье коллективной лесопилки,
И топоры свербили на юру,
Целебную кору слагали на носилки.
Кто говорит, что мы пришли не подобру?
А бот уже стучал у волнолома,
И дед, запутав палец в бороде,
Сказал: «Напрасно не попробовал залома,
Здесь солят как нигде».
1956
*
У меня нет ни песен своих, ни легенд, –
Я бы многое дал за случайную ласку, –
Необут и оборван, как вечный студент,
Ветер шепчет деревьям любовную сказку.
А меня не дождутся сегодня домой
Ни ледышка в тарелке, ни птаха в постели, –
По безлюдной дороге пустой Костромой
Я в тот дом забреду, где мы жить захотели.
Вспрыгнет старым приятелем кошка на плечи,
Я увижу сквозь стекла, что ветер утих, –
Анекдот через стенку в безвыходный вечер, –
У камина хватило б золы на двоих.
Обмороченный сад. На скамейке пустой
Никого дожидается девушка в белом.
Словно в парке бранят шоферов за простой –
Наш неначатый спор – не в деталях, но в целом.
1956
ШЕМЯКИН СУД
Рассвет был невелик и к дню не причитался,
Округа спать легла до поздних петухов;
Арбузьев тоже спал, когда к нему стучался
Застенчивый злодей – иуда Пастухов.
А судьи были кто? – сутяга Малафей
(В еловой голове его расселась клепка),
Любитель сдобных баб – запечный Котофей,
Обжора из обжор, да потрошитель Степка.
Когда столпился сей синклит бесчеловечный
Над бедным мудрецом с звучащей головой –
Россия вымерла, лишь простофиля Вечный
Рыдал как истукан над царскою Москвой.
*
Я на вокзале был задержан за рукав,
И, видимо, тогда – не глаз хороших ради, –
Маховики властей в движении узнав,
В локомобиле снов я сплыл по эстакаде.
И вот
я
чувствую себя на корабле,
Где
в сферах – шумы птиц, – матросский холод платья,
И шествуют в стене глухонемые братья, –
Летит, летит в простор громада на руле.
ноябрь 1957
МОНОЛОГ КАПИТАНА БРИГА
ИЗ ОПЕРЫ «ЧЕЛОВЕК НА ТРАПЕЦИИ»
Листва пылала на дорогах,
В те времена стояла осень, –
Я умирал в такое время,
Я жил сухою тишиной.
Завоеватели в пирогах
Пересекли протоки просинь,
И растеклось по лесу племя
В безумном поиске за мной.
Как лак на цирковых тарелках,
Сверкали молнии в ненастье,
И я твоё увидел тело –
Мне все казались хороши, –
На деревенских посиделках
Мы прозевали наше счастье,
Мы стали горем без предела,
Мы стали масками души.
Она была такой убогой,
Такой беспомощно-жестокой,
Она дала такое слово,
Которое рвалось из рук,
Она несла иного бога, –
И мы простились у потока, –
Я видел демона лесного,
Я шёл с Армадою на юг.
май 1958
*
Тоска футбола. Телеграфа нить.
Рабочие окраины столицы.
Я, видно, навсегда попробую забыть,
Как пятаки в пыли, впечатанные лица.
И человек с луны, непараллельный брат,
Мечтает в стороне царить над вашей схваткой, –
Так после боя в ночь израненный солдат
В мертвецком сне овладевает скаткой.
октябрь 1958
*
Я знал падения, каких другой не знал, –
Неслышный в тишине, незримый в свете дня,
Мой бес из пустоты местами возникал
И вечно был со мной, как тень внутри меня.
Меня от слов его охватывала слабость, –
Нельзя было играть несвойственную роль, –
Он говорил: - Мой друг, в обмен на вашу радость
Я отниму у вас сомнения и боль.
Мы расходились с ним и обретали встречи,
Где шли ко дну судьбы немые корабли,
И мы вкушали тленные плоды земли,
И годы, отойдя, ложились нам на плечи.
1958
*
Бесценный аромат прижизненных изданий,
Трагический контраст одежды и лица.
Хотя и невесом – я подожду отца
В подъезде нарсуда, как у подножья зданий.
Я жизнь свою прервал, как долгий перекур,
Когда пришел этап – весны ужасный вестник.
А я лежал в грязи, свернувшись как лемур,
И мысли у людей сбегались на воскресник.
март 1959
ОТРЫВОК ИЗ ХРОНИКИ. XVI в.
…И он отправился, хромая,
Как косяка отсталый гусь.
Вела его тропа прямая –
И человек пришёл на Русь.
Русь в мятежей сухом дыму
Ждала, кошмарами объята,
Как ждёт в высоком терему
Вдовица горькая солдата.
А мир вставал наперерез –
Заря над лесом молодела.
Еловый лес, дубовый лес…
Готовилось худое дело.
апрель 1959
НОЧНАЯ КРАСАВИЦА
Росинки в глазах, темнотой окаймленных.
Я вижу – из мрака она распускается –
Творенье мечты и сердец исцеленных –
Цветок новолунья – ночная красавица.
Над ней опрокинуты арки и статуи
В прудах Козерога, подернутых стужею,
Снопы фейерверка в сиянии матовом
Возносит окрест павильонное кружево, –
И колко мерцают шаги в удалениях,
Усыпанных звонкими звездами кленов,
И как светляки в травянистых сцеплениях –
Пятилепестковые души влюбленных.
1959
*
Коллодиум катка двоится в амальгаме,
Над ветровым стеклом – оцепенелый лист, –
Мир зрим во все концы, где кружится как в раме,
В остатках воздуха последний фигурист.
Он обретет себя в тоске неистребимой
В часы, когда гудит от ветра голова, –
И невозможно жить, – и для своей любимой
Искать ненаходимые слова.
1959
*
Время не имеет цены,
Его разбрасывают наугад,
14 лет отсчитав с войны,
Из плена на Родину шел солдат.
Он знал, что родина больше не ждет,
Что он в дому не имеет угла,
Что сыну стукнул шестнадцатый год,
И всё же надежда его вела.
А женщины на порогах изб
Безлично давали испить воды,
Когда проносило его как лист,
И время затаптывало следы.
И книга, которую он написал,
У многих выскользнула из рук.
Он в нескольких странах себя искал.
И время сломало его как сук.
1959
*
Неустранима смерть бойца-мотоциклиста,
Когда он сбит с пути, – и ветра коридор,
Наполненный его энергией лучистой, –
Зовет размыть себя о горизонта мол.
Он отдает себя в бездумном упоеньи, –
Через него течет, прозрачна и легка,
Сопутствуя в его безвыходном стремленьи,
Неотвратимых звезд гудящая река.
Он вылетит в нее, распластывая руки, –
Где поворот шоссе штормами оголен, –
И, разрешив себя в неизгладимой муке,
Он закричит сквозь сон, – мечтой испепелен.
1960
*
Когда скуют поля безжизненные воды
На площадях лесов, на берегах морских, –
Последнее тепло исходит из природы, –
Мы ищем теплоту в дыханиях людских.
И принимая мир, и постигая Бога,
Соединяя бред с брожением крови
В пожизненный инстинкт, ведущий нас до гроба, –
Мы создаем себе мистерию любви.
1960
*
Как падший ангел, воплощенный
Звездою на исходе дней,
Так я ступаю, умерщвленный,
Навстречу вечности своей.
Неутолимая не скроет
Бездонной пасти бытия,
И жизнь моя того не стоит,
Что боль посмертная моя.
1961
*
Когда нас в ночи настигало сомненье,
Что бренное время в набеге беспечном
Нам дарит лишь мужество и озаренья, –
Мы делались проще и человечней.
И кто понимал, что безвылазный плен
Поил нашу боль и стирал нашу гордость,
Что боги за наше страданье взамен
Отдали безумию вечную молодость?
Бездомные, дивные, юные годы,
Сияя в сердцах, составляли наш хлеб, –
Лишенные радости, сна и свободы,
Мы бились в железные клетки судеб.
Но глядя в себя, мы себя растеряли, –
Незримые слезы, жестоко горча,
Сжигали нам души, когда их глотали.
…И время несло нас с собой, хохоча.
1961
ПОСЛАНИЕ
I
Подобные пришельцам с гор
На беспримерность испытанья,
Низведенные на простор,
Как на последнее свиданье,
Отвергнутые в мире этом,
В пустыне родины, одни,
Наедине с нездешним светом,
Мы помнили часы и дни,
Когда сведённые судьбою,
Мы собирались у стола,
Мечтой пленённые одною,
И жизнь нам праздником была.
И погребённые во мраке,
В безмерной ночи наших глаз,
Мы шли тонуть в ночные страхи,
Где смерти свет сиял на нас.
Сил не имея ненавидеть
Минувшее в грядущих снах,
Какие сны о наших днях
Нам было суждено увидеть!
В воспоминаний решето
И в даль, куда нас годы звали,
Мы забирали только то,
Что с болью в сердце отрывали.
Что ж, – с глаз долой – из сердца вон, –
И дым, в пространствах холодея,
За панорамою окон
Нам вслед потянется, редея.
И обретая чувства мнимость,
С собою оставаясь вновь,
В твою не веря повторимость,
В свою не веруя любовь…
В свою не веря повторимость
Не принимая укоризн,
Огромный мир теряет зримость,
Как человек теряет жизнь.
…Целуя улицы следы,
Моя любовь нема как камень, –
Гасить неугасимый пламень
Нам нет забвения воды.
II
Ах, без твоей улыбки нежной
Я не мечтаю дня прожить,
Влекомый силой центробежной…
Увы! Мне некого любить!
Ни дорожа, ни ненавидя,
Не помня дружбы и вражды,
Ни в ком сочувствия не видя,
Ни в ком не чувствуя нужды,
Уже не делаясь моложе, –
Несбыточней день ото дня,
Вернувшееся для меня
Неузнаваемо похоже.
Подобьем верным пошехонца
Я был отписан в те места,
Где над оврагами без солнца
Зияет церковь без креста.
Остановиться на пороге,
Там, где с годами всё ясней
Воспоминание о ней,
Воспоминание о Боге.
И то, что некогда приснилось,
Что годы стёрли без следа…
Ради чего, спеша сюда,
Я так страдал – скажи на милость?
III
Как в неземном высоком храме,
Поднявшемся в моей крови, –
Опять взметнувшемся над нами
Примерами моей любви.
Не принимая оправданья,
Не тяжелей, чем в сердце ком,
Стояла над моим окном
Немая боль напоминанья.
Как неземную красоту
Единственно благословляя,
К вратам потерянного рая
Влача бессонную мечту, –
В сознании едва маяча,
В порядке меры всех вещей
На протяженьи многих дней
Меня преследует удача.
Где за слепым позывом страсти,
Всю жизнь путеводящим мной, –
Непостижимый жребий мой, –
Непознаваемый как счастье.
Когда любовь – телодвиженье,
Когда не в силах в тишине
На обращённое ко мне
Набросить тени утешенья, –
В центростремительном движеньи
Неумолимою молвой
Неуловимый облик твой,
Запечатленный на мгновенье.
Обращена, как в полнолунье,
Своей бездвижной стороной,
Стоящая передо мной –
Опустошённым до безумья.
1961-1962
*
Когда в полночном грозном браке
В потустороннем вещем сне, –
Мир ощущает в глубине
Приливы чувств моих во мраке, –
Судьбой я обречён какой
Под сенью сна – мечты о смерти –
В кошмарных превращеньях тверди
Искать свободу и покой?
1962
*
Но и тебя в бесследных снах девичьих
Я посещу, безмолвно говоря,
Когда, роясь в бессонных криках птичьих,
Встаёт в ночи незваная заря.
Волнуем в сердце прелестью нежданной,
Дыханьем звёзд и незабудок вновь, –
В красе своей немой и первозданной –
Земных небес непрочная любовь.
1963
ЭПИТАФИЯ
Рассказов обо мне нелепей не придумать,
Загадок житию труднее не задать, –
Полжизни отошло – на остальное плюнуть,
Мое уменье жить – уменье наплевать.
1963
*
А человек и сам не знает –
Зачем он в сущности живет,
Кому он сердце обещает,
Кому он руку подает.
Непредставимо то, что будет,
Невосполнимо – что прошло, –
И он, как родину, забудет
Все, в чем ему не повезло.
1964
*
В разверзнувшейся коловерти,
В отверзнувшейся пустоте,
На грани жизни, грани смерти,
В осуществившейся мечте, –
Преображенья на пороге,
В предощущенья волшебстве,
В неповторимой путь-дороге,
В случайном мира веществе.
1964
ЭЛЕГИЯ
Душеубийственней печали,
Смертоубийственней Москвы,
Целительнее пасторали,
Вознаградимее Невы.
О том, что неразлучно с нами,
Что и во сне не отдаем,
Об одиночестве с друзьями,
Об одиночестве вдвоем.
1965
БАСНЯ
(Истинный факт)
Не только драмами прославлен де Виньи:
В полночных спорах оставаясь с носом –
Наутро он в сердцах не брезговал доносом.
Читатель! Не бери дурной пример с Виньи.
1966
ЕЩЁ ОДНА БАСНЯ
Сидел на лавочке седой пенсионер,
Вдруг подошел к нему с ружьем милицьонер –
Наставил на него и говорит: молись!
В районе нет житья от вас, пенсионеров –
Мы будем вас ловить и истреблять, как крыс, –
Инструкцию нам дал товарищ Кошеверов.
Тут подошли еще и старика забрали,
И на Клейтук свезли коричневый скелет.
Вы можете сказать, что басня без морали, –
А я отвечу вам – морали больше нет.
1966
*
Средь белой полночи я потерял себя
Над телом женщины, низринутой валетом,
На средостеньи между тьмой и светом,
Не зная сам, – любя иль не любя.
Безвыходней предутреннего сна,
Теснит любовь – дурная бесконечность, –
Чуть обоняемая вечность,
Не ощутимая до дна.
И вот я снова нахожу себя
На узком дворике пред ступою дацана
Простёртым к небу на исходе дня,
Светоточащего, как рана.
1969
*
Выматывая ком волокон
И выказать себя спеша,
Стремится сбросить жизни кокон
Освобождённая душа.
И отрешаяся от тверди,
Как бы во сне меняю я
На лёгкость инобытия
Пустое бремя жизни-смерти.
1970
*
Непостижимого цветка
Нездешню хрупкость, цвет и нежность
Сжимает времени рука –
Сезонной смены неизбежность.
И, ввергшись в бездуховность мрака,
Бесцельно мнясь и мельтеша,
В тисках любви и в узах брака
Плененной мечется душа.
Но полые спадают воды,
И обретенная в тиши,
Невидимая жизнь природы
Перерастает в жизнь души.
1971-1972
*
Божественный кристалл выращивает мозг –
Во тьме из небытья всплывающее слово –
Огарок прежних чувств или воздушный мост
Над бездной чаемого, прорвою былого?
1973
*
Среди одичалого лета
К концу оголтелого дня
В кольцо проститутского гетто
Судьба загоняла меня.
И сердца щекочущей льдинкой
Душа изнывала смотреть,
Как стыла у стенки блондинка –
Моя белокрылая смерть.
1978
*
«Колонну вечного металла,
Что здесь стоит из году в год,
Пора низвесть со пьедестала», –
Опять жрецы мутят народ. –
«За нашим деревянным богом,
Который был нам всем отец!
Его мотало по порогам
И к нам прибило наконец».
1982
*
Искали пули выход из резьбы,
Парад держали золотые роты,
Кровавый сор из пыточной избы
Влачили наши антипатриоты.
И жертвою огню пылал сибирский газ;
Но нас еще ждала в безумии распада
С мечом над чашею и с молнией из глаз –
Богиня Разума? Иродиада? Лада?
1983
*
Действительно, мы жили как князья,
Как те князья, кого доской давили,
А наверху ордынцы ели-пили,
И даже застонать было нельзя.
1987
ИЗ СБОРНИКА «СМАЛЬТА»
*
Ты любишь истину? Она –
Постель пустая – холодна.
И только ласковую ложь
В замену счастью ты найдешь.
*
Мафусаил на Рижском взморьи
Всем перепутал возраста,
Где чертовщине всей раздолье –
Полусвободы маета.
*
Когда б тебе вдруг довелось
Вновь побывать на станцьи Лось
С её обширным половодьем,
С её мечтой о беловодьи,
Когда охотники гурьбой
Хотят на Кремль идти на бой.
Долг за промоченные ноги
На непроезжей той дороге
Ещё за родиной свербит,
И кто-то всё ещё не бит.
*
Тюремных мистик не понять
Вам, не сидевшим за решёткой,
Когда мы тщились улетать
На той верёвке, на короткой.
*
По Ленинграду, как по льду,
Когда-то в прошлом я иду –
И кажется – ступи в залив –
Придёшь в Финляндию ты жив.
*
Грех всё милей и всё бездонней –
За ним таится сатана.
И иссякает жизни honey,
И уж мерцает абрис дна.
*
И тел цветочная семья,
Игра которых столь прекрасна,
Раз громко петь небезопасно –
Вас ослепят как соловья.
Цветы, цветы, – а где же семя?
Иль не осталось уж земли,
Расхищенной почти что всеми? –
Иному голосу внемли.
*
О вечной жизни иль счастливой
Мы промышляем в тишине,
Которая созревшей сливой
Ещё колеблется извне.
*
Утробным рёвом медных труб,
Огневодой спалённых злаков,
Раз навсегда влюблённых губ
Был этот мир неодинаков.
*
– Изрядно порывшись в архивах
Седых заполярных морей,
Пришлём мы вам самых красивых
Своих ледяных дочерей.
*
Раз входит молния в другую –
Какой рождается разряд,
Какую функцию тугую
Выводит производный ряд?
*
Богиня разума в разгаре фрюктидора
Украсила садового божка.
Горел шиповник около забора,
И жизнь была, как никогда, легка.
*
Увы, в чужом пиру – похмелье
Тем, кто в компаньи саламандр
Перешагнул через Скамандр,
Но там сгорит для их веселья.
*
И водолазом в царстве рыб,
Которого был ключ утерян,
Я оторвался и поплыл б,
В их новом обществе уверен.
*
Подводный мир, щемящий душу,
Так затонувших Атлантид
Ещё терзает нашу сушу
И призрачный являет вид.
А люди – те, что стали рыбы, –
Всё сквозь развалины скользят –
Царицы – тени и улыбы –
И вспоминают всё подряд.
*
Уйдя ногой в цветную гальку,
Прохладой дня освежена,
Ты смотришь сквозь туман, как в кальку,
В красе миров отражена.
*
Царица дня, царица ночи –
Которая из них нежней
И чьи объятия короче
В сплошном кошмаре наших дней.
*
Тюрьма у эльфов. Сладкий плен.
Вся жизнь течёт между колен.
*
Зачем на колесе есть лопасть?
Зачем в павлина верит курд?
Когда всех ум заводит в пропасть,
Тогда все ставят на абсурд.
*
Толмачество и драгоманство –
Вот цех любимый сатаны.
Как Пифагоровы штаны,
Они топорщат все пространство.
*
Когда блокады слов чужих
Своих вам не дают промолвить
И вот язык – а он не вол ведь –
Подчас с трудом слагает стих, –
Тогда ликует мелкота –
Мол, лихость у него не та, –
Уже венки на гроб с приветом
И всяк считается поэтом.
*
Невидимый небесный собеседник –
Он нам союзник или судия?
А ведь, быть может, это просто ледник,
В котором остывает жизнь твоя.
1997
|
