|
|
|
|
Олег Глушкин |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Олег ГЛУШКИНМногострадальный СавелийЖил человек на Земланде. И звали его Савелий. Был он честный, справедливый и удачливый. Жил по божьим заповедям. И была у него большая квартира, и был у него особняк у моря, и сыновья его обучались уму-разуму в Англии. И жена у него была красавица и почти она не старела. Да и он сам был всегда подтянут и легок в движениях. Фирма его выпускала особые лампочки, сберегающие энергию. И спрос на эти лампочки был велик. А прибыль от продаж не всю он брал себе, а большую половину монастырям и приютам раздавал. И всегда улыбался Савелий, и становилось легко на душе у людей, видящих эту улыбку. И в то памятное утро, делая гимнастику на ковре в большой комнате, совершил он кувырок через голову, и был очень собой доволен. Давно уже не удавался ему так ловко перевернуться. И жена видела его успех. И даже в ладоши захлопала. Так начинался первый день весны, и на работу пошел Савелий пешком, отпустил машину с личным шофером, а сам хотел надышаться свежим воздухом, и даже напевал себе под нос любимую песенку о Жаннете, которая поправляла такелаж. От главного проспекта пошел он по липовой аллее и увидел, как вдоль ограды парка бежит тонконогая девочка, бежит и кричит: помогите. А за ней прется мужчина, гулко топая по асфальту тяжелыми армейскими ботинками. Савелий, не раздумывая, бросился за нахалом, и вот-вот настиг бы его и спас девочку, но в этот момент его самого настигли, сходу ударили по шее, он споткнулся и чуть не упал, его схватили за руку, он обернулся, чтобы дать отпор и с изумлением увидел двух милиционеров. «Что вы делаете! – возмутился Савелий. – Вы же упустите преступника!» - «Никого мы не упустим! Мы уже поймали тебя, педофил хренов!» - крикнул тот из милиционеров, кто, очевидно, был старшим и ловко скрепил руки Савелия наручниками. Савелий удивился, но как человек выдержанный и верящий в справедливость, не стал сопротивляться и наивно думал, что в милицейском отделении во всем разберутся. Тем более, что он видел, как другие милиционеры заламывали руки настоящему преступнику и плачущую девочку успокаивали. Правда, в отделении милиции он не увидел ни этой девочки, ни преступника. А подвели его к столу, за которым сидел моложавый, но уже лысый лейтенант. Лейтенант этот выслушал своих милиционеров, похвалил их за оперативность. И сказал Савелию тонким голоском: «Ну, вот вы и попались! Долго же мы вас вычисляли. Над десятью маленькими девочками измывались, а одну до смерти замучили!» Савелий ушам своим не хотел верить, возмущение нарастало в нем. Если бы не наручники, мог бы и садануть по лысому черепу. Но подавил он свой праведный гнев и стал все объяснять спокойно и на законных основаниях попросил дать ему сделать телефонный звонок и вызвать его адвоката. Услышав про адвоката, лейтенант взял в руки вытащенную милиционерами из кармана Савелия визитку и расплылся в довольной улыбке. Попросил он милиционеров наручники с Савелия снять и за дверь удалиться. Савелий вздохнул свободно, уверовав, что все недоразумение это сейчас развеется. Но плохо он знал лейтенанта. Тот облизнулся, как кот, потер подбородок и сказал еще более тонким голосом, чем раньше: «Дело, конечно, серьезное, и стоить будет вам наша отмазка не менее миллиона, да не рублей, а баксов». Всю жизнь Савелий боролся со взяточниками, никаких откатов и взяток не признавал, а тут – в милиции такие слова услышал и конечно возмутился и освобожденной от наручников рукой по столу саданул и закричал: «Да как вы смеете, ваше место не здесь, а в тюрьме, вы не достойны своего звания!» Лейтенант его крика не испугался, улыбнулся еще шире и сказал почти шепотом: «Мы еще увидим, кто чего достоин!» А потом крикнул громко: Диденко! В кабинет тотчас вошел здоровенный милиционер с сизым носом, а за ним еще двое не менее рослых стражей порядка. -Не хочет признаваться педофил, вы его вразумите, - сказал лейтенант тоскливым голосом и устало откинулся на спинку стула. Тот, чья фамилия была Диденко, грубо толкнул Савелия, а два других милиционера схватили за руки. «Это безобразие! – закричал Савелий. – Я буду жаловаться!» Крики его прервали резким тычком под бок, а через мгновение он уже летел вниз по скользкой лестнице, ведущей в сырой и полутемный подвал. И хотя был Савелий человек спортивный и тело свое закалял - неоднократно обливаниями и зарядками укреплял, от первого же удара дубинкой, ойкнул он и полетел на земляной пол. Правда, быстро он собрался и вскочил, понял – что главное – не упасть, иначе забьют ногами. Мысленно взмолился он Богу и сжался, готовый дать отпор своим мучителям. Но те были мастерами своего дела, ни первого они Савелия обрабатывали. Били по почкам, по копчику – следов не оставляли. Все внутри Савелия оборвалось, налилось кровью, он полетел от очередного удара в дальний угол подвала, и тут все трое начали месить ногами его беззащитное тело. Очнулся он, когда вылили на голову ему ведро холодной воды. Язык не ворочался, руки не подчинялись ему, и больших усилий стоило ему подняться и прислонить избитое тело к стене. И все же, когда спустился в подвал лысый лейтенант и протянул листок, на котором было написано признание в страшных преступлениях, Савелий нашел силы выбить из рук дознавателя протянутую авторучку. «Ничего подписывать я не буду, - проговорил он с трудом ворочая языком, - вы слышите, ничего!» Лейтенант спокойно сложил листок и сказал: «Сами будете просить, вот определю в камеру к уголовникам и скажу им, что вы маньяк и педофил, сами позовете!» Почти бесчувственного Савелия отволокли в темную камеру, по-видимому, уже наступила ночь и свет здесь был погашен. Он приготовился к самому страшному, к унизительным истязаниям, но никто не окликнул его, никто не подошел. Он нащупал в темноте свободные нары, хотел прочесть молитву, но не было никаких сил, и он забылся в беспокойном и мучительном полусне. Утром сумел он разглядеть, что в камере лежат на нарах два немощных старика - и вздохнул облегченно. Старики оказались сердобольными, сидели здесь, как бомжи и ждали, когда их определят в приют для бездомных. Были оба старика так похожи, что он с трудом смог различать их. И имена у них были похожи. Скорее это были не имена, а прозвища – Кляма и Зяма. Потеряли люди давно свое лицо, забыли прошлое свое, и мотало их по стране из одного города в другой. Примирило Савелия с ними не только общая горькая участь, но и вера в справедливость и волю Всевышнего. Они выслушали его рассказ, покивали, потеребили клочковатые седые бороды и призадумались. И сказал тот, кого звали Зяма: «Покаяться тебе надо, все мы грешны, подпиши признание – и легче на душе станет, а не подпишешь – инвалидом тебя сделают!» Савелий усмехнулся, совсем старики судьбе покорились, не видят в жизни никакого смысла, как же можно раскаиваться и признаваться в том, чего не совершил. «Не помню я грехов за собой», - сказал Савелий. «Нет людей безгрешных, -возразил Зяма, - иной и живет праведно, а в мыслях своих прелюбодействует, а иногда и в беспамятстве впадает в грех!» Возмутился Савелий. Неужели и этот старик не верит в то, что страдает он, Савелий, за безгрешность свою, что стоит всегда за правду, и девчонку оберечь хотел, и никогда места прелюбодеянию не было даже в мыслях у него. И стал он стучать в зарешеченное окошко и требовать адвоката, но никто на эти стуки не откликнулся. И только, когда принесли еду и открыли решетку, сказал угрюмый разносчик: «Будет у вас свидание, чего вы всех будоражите, с вашим преступлением надо сидеть молча, как мышь затаиться, а вы еще о правах своих кричите, нет у вас никаких прав!» На следующее утро выпустили Кляму и Зяму. И отдал Кляма Савелию самое дорогое, что у него было - карманную Библию в кожаном истертом переплете. И сама раскрылась Библия на книге многострадального Иова. И только успел Савелий прочесть первую страницу, как дверь камеры отворилась, и приказано было ему выходить на свидание. И мысленно возблагодарил Бога Савелий и пошел по тюремному коридору уверенным шагом, ожидая скорого своего освобождения. Вот сейчас увидит он свою жену и своего заместителя главного финансиста и те наверняка привели адвоката – и все наконец образуется, а эти три дня останутся позади и развеются, как приснившийся нелепый и ужасный сон. В комнате для свиданий увидел Савелий своего финансового директора, который сидел, потупив голову, и приветствовал своего начальника совсем не радостным голосом. Ни адвоката, ни жены в комнате не было, а сидел в углу милицейский сержант и сверлил Савелия круглыми красными глазами. - Боже мой, - запричитал финансовый директор, - что они с вами сделали, Боже мой! Нужно внести залог, чтобы немедленно освободить вас! Но денег совершенно нет! - Как это нет денег, у нас же на счету более ста миллионов! – удивился Савелий. - Были, еще позавчера были! Случилось весьма непредвиденное, мы на грани банкротства. Всплыл наш налоговый долг, нам насчитали пени и, к тому же, наш партнер отозвал свои акции! И без того отвисшие щеки финансового директора теперь, казалось, готовы были вот-вот оторваться от лица, веки его глаз дергались. И Савелий понял, что все в одночасье обрушилось. Но самое тяжелое испытание ждало его впереди, и сам он приближал этот день, после которого утратил он последние надежды. На горе свое добился он свидания с женой. И сразу почувствовал он недоброе, когда заметил, как старается она не смотреть ему в глаза и на вопросы его отвечает не сразу и витиевато. И странно было услышать от нее не слова сочувствия, а упреки и унизительные подозрения. Возможно, слишком далекая от жизни, не знающая забот и верящая в полную правоту закона, она поверила всем наветам. «Так ли уж ты не порочен, - сказала она, теребя свои пальцы, словно пыталась освободить их от драгоценных колец, которые получала в дар от него, - так ли уж не правы обвинители твои!» Он растерялся и не знал даже что ей ответить, столько лет жить душа в душу – и вдруг услышать такие слова. И подавил он обиду, и стал расспрашивать о сыновьях, но и тут ждал его еще больший удар – в далекой Англии попали его сыновья в автомобильную катастрофу, и требуется много денег для их лечения, и все, что есть, деньги отослала жена туда, так что заплатить залог за то, чтобы его выпустили до суда, она не может. Смотрел он на ее вдруг ставшее совершенно чужим лицо, на ее тонкие губы и шею, тронутую морщинами, и думал – она ли перед ним возлюбленная его и венчанная, не подменили ли ее. И не выдумка ли это – авария и деньги, посланные в далекую страну. Но протянула она ему распечатку электронной почты - и убедился он, что еще более страшные известия могут настичь его. Ибо у одного из сыновей сломанное ребро прорвало легкие, а другой еще не приходил в себя. И отвернулся он от жены, чтобы скрыть свои слезы и чтобы не видеть ее лица. В сырой и темной камере всю ночь он провел без сна. Не на кого было теперь ему надеяться, и стал он молиться горячо и страстно, и слова молитв вспоминались без труда, и верил он, что восторжествует справедливость и прекратит Господь его мучения, и спасет сыновей его. И возможно, все эти несчастья посланы для испытания его веры. Ведь если честно признаться в жизненной суете частенько забывал он о Всевышнем и слова благодарности не часто посылал небесам. И когда рассвело, приблизился он к зарешеченному окну и в который раз стал читать сказание о многострадальном Иове, и библейские слова укрепляли его веру и вселяли надежду на скорое спасение. Но не приносили облегчения тюремные дни, и сказывались последствия побоев. Он с трудом проглатывал скудную тюремную пищу и всего его скрючивало от колик, а на теле появились нарывы, в тех местах, где долго не заживали ссадины. И проклинал он день своего появления на свет, и не хотелось ему жить. Он просил, требовал вызвать врача, но его стражи только посмеивались над ним. Он просил сжалиться, но в ответ ему раздавались лишь оскорбления. От мучений он корчился на нарах, как червяк, под электрическим током, и стискивал зубы, чтобы стонами своими не радовать злобных тюремщиков. Дурно пахло в его тесной камере, стены были скользкие от сырости, а в узкое зарешеченное окно, едва пробивался дневной свет. Савелий отказывался от тюремной пищи, выливал баланду в парашу и стучал миской в железную дверь. Протесты его не возымели ответных мер, а лишь усугубили его положение. Вдобавок ко всему ночью решили позабавиться охранники и так избили его, что он потерял сознание. И когда очнулся – не сразу сообразил, что лежит он на нарах совсем в другой камере, лежит возле вонючей параши, и такая духота здесь, и состояние такое, словно нырнул слишком глубоко и вдохнуть воздух не можешь. И вот-вот задохнешься. Рядом в полутьме шевелились неясные тени, ходили какие-то люди. Все они казались Савелию великанами, и от всех веяло враждебностью. Ужели, со страхом подумал Савелий, кинули к уголовникам и надо приготовиться к страшным унижениям и истязаниям. Но отнеслись к нему его новые сокамерники с сочувствием. Объявился среди них и Зяма, оказалось, что его выпустили и дали пожить на воле всего один день, а ночью повязали - и узнал Савелий, что Зяма вовсе не безобидный старик, а вор в законе. И именно ему обязан он, Савелий, что убережен от издевательств, ибо объяснил Зяма своим уголовникам, что безвинно страдает человек. Хотя сам Зяма не очень-то верил в невиновность Савелия. Уверен был Зяма, что все люди изначально грешны и виновны, и опытом всей своей жизни был убежден, что от тюрьмы и от сумы никто не застрахован. «Вот Кляма, - объяснял он, - решил участь переменить, и как только выпустили его, сразу в дом для престарелых пристроился, а что этот дом хуже тюрьмы, о том не подумал. Не может человек избежать своей участи, и каждого за грехи ждет расплата! Смотри вокруг, все утверждают, что безгрешны, а каждый второй здесь, в камере, или убийца или растлитель! И ты Савелий, признайся, в грехах давно погряз!» Спорить с Зямой не было сил, и чтобы никого не слышать и не видеть, открывал Савелий Библию – читал и перечитывал по многу раз, и терзали его разные мысли и сомнения. Нет, веру его в справедливость Всевышнего, ничто не могло поколебать. Но в себе самом он стал сомневаться. И усугубила эти сомнения процедура, которую назвал ведущий его дело лысоватый лейтенант очной ставкой. Ничего очного не было. Очутился Савелий в длинном коридоре, где уже стояли человек десять мужчин совершенно по-разному одетые. Были здесь и совершенно мрачные типы, явные бандиты, но были и аккуратно причесанные и одетые в отглаженные костюмы какие-то клерки. Дежурный милиционер, из тех что избивали Савелия, со всеми обращался вежливо, выстраивая их вдоль ярко-зеленой стены. Напротив же была не другая стена, а широкое темное стекло. Не сразу Савелий догадался, что процедура предстоящая - опознание, что там за темным стеклом – жертвы насильников. И решается сейчас вопрос жизни и смерти. И жизнь зависит от того, кого сумеют узнать несчастные девочки. И стал он смотреть на темное стекло взглядом человека безгрешного, и старался себя уверить, что опознание это будет в его пользу. И обнаружится среди стоящих истинный насильник и все в одночасье разрешится. Но каково же было его удивление и какое глубокое отчаяние охватило его, когда всех стоящих у стены выпустили в раскрытую дверь, а к нему подскочил лейтенант и с радостным кликом, словно выиграл миллион в лотерею, схватил за руку, крутанул и утвердил восторженно: «Теперь никуда тебе не деться! Немного потянем следствие, в Думе сейчас готовят отмену моратория на смертную казнь! Вот к чему приводит упрямство! Нет и не может быть у нас невиновных людей!» Савелий опешил, даже двинуться не мог с места. «Я же спасал девицу, - попытался он защититься от ложного навета, - я прошу очной ставки, я хочу посмотреть ей в глаза!» - « А вот этого не будет, - заулыбался лейтенант – мы травмировать неокрепшую девичью психологию не позволим!» И рассмеялся лейтенант отрывистым дьявольским смехом. И от этого смеха холодок пробежал по спине у Савелия, и показалось ему, что перед ним не милицейский лейтенант, а дьявол во плоти. В отчаянии забрался Савелий в камере на свои нары и повернулся к стене. Не у кого было ждать здесь сочувствие. И против опознания, понимал он, ничего не сделаешь. Ночь он провел без сна, и то молился Богу, то сам себя корил, искал в своей жизни дурные поступки, искал за что же он так наказан, чем не угоден он был людям и родным своим. И может ли человек вынести сразу столько ударов судьбы, думал он, это библейские герои только могли претерпевать чрезмерные страдания, только они могли даже жизнью своей жертвовать ради правды. И вспомнил он многострадального Иова, и то, что лишился тот не только богатств, но и сыновей, и сжал голову от отчаяния. И стал молиться за сыновей своих, попавших в катастрофу в далекой Англии. Дурацкая мода, понимал он, надо ли было посылать их туда, послушался жену – и вот результат. И она отступился от него, а теперь и поверит, что хотел он девицу изнасиловать. И как не поверить, ей ведь представят протокол опознания, да и лейтенант сумеет найти убедительные лживые слова. Но не могло же все так случиться, так произойти на пустом месте, не мог Господь вот так оставить его, не мог потворствовать несправедливости. Но ведь, действительно, нет святых людей, все грешны, и вспомнилось вычитанное в Библии: грешен тот, кто прелюбодействовал в сердце своем. Ничего не совершил, но думал совершить. На чашах весов у Бога – это тоже великий грех. И если сейчас вспомнить всех покинутых женщин, то даже это не отмолить. А мысли – разве всегда подчиняются мысли человеку. Тяга к девочкам, к нимфеткам, есть почти у каждого, просто в этом никто не хочет признаваться. И Достоевский, и Набоков об этом писали. И сам ты, вспомни, обращался Савелий мыслями к прошлому. Было это, когда приехал он молодым инженером на завод, в городе этом из родни была только тетушка. К ней приходил, сидел в теплой комнате в долгие зимние вечера, после общежития, казалась эта комната райским уголком, но не только тепла и сочувствия искал он у тетушки, никогда бы в те времена даже себе не признался в том, что притягивает его дочка тетушки. Десятилетняя красотка, с голубыми глазами и сочным смехом. Он не мог взгляда отвести от ее стройных загорелых ног, покрытых золотистым пушком, загар подчеркивали белые носки. И когда он приходил Лера, так звали девочку, радостно бросалась к нему, кружилась по комнате, так что короткая юбка открывала розовые кружевные трусики. И он краснел и не мог вымолвить ни слова. А она, маленькая кокетка, догадывалась о его чувствах и при первой возможности забиралась к нему на колени и он еще более замирал от сладостного томления, чувствуя ее гибкое и упругое тело, слишком развитое для ее возраста. И она к тому же начинала ерзать… И тогда весь мир переставал существовать, весь мир, кроме этой маленькой нимфетки. Не известно, чтобы еще произошло, если бы довелось ему застать юную красотку одну в доме. Ведь было, все это было - и грех утаивался в сердце, жил там. А если грех живет в тебе, он может повториться. И ведь бывает так, что человек совершает поступки в беспамятстве, если поведать ему, что он сделал – ни за что не поверит. И кто может поклясться, что в жизни ни разу не терял самообладания, что все делал обдуманно, что не бродил в ярком свете луны по ночам… Только Господь все знающий и всемогущий может знать и взвесит грехи каждого. От его взгляда никуда не укроешься. О, если бы можно было говорить с Богом напрямую, без этих посредников в рясах, услышать его голос, как слышали этот голос древние пророки. Ему можно все объяснить, он все поймет… Только под утро забылся Савелий в тревожном сне, и привиделось ему, что не в сырой и вонючей камере он лежит, а очутился в сияющем пространстве, где так легко дышится и где сердце бьется ровно, и тают все печали. И в этом полусне Савелий снова воззвал к Господу. «Смилуйся надо мной, ты же видишь правоту мою, избавь меня и сыновей моих о т мучений!» И ответил ему голос – громовой и в тоже время трепетный и душевный. «Ты звал меня Савелий!» - «Да, Да – радостно воскликнул Савелий, - где же ты, Господи!» И ответил ему голос: «Ужели не понял где?» И сразу озарило Савелия – ведь Бог и есть это сияющее пространство, Бог повсюду и Бог в нем, Савелии. И он стал исповедоваться, и говорил и плакал и вспоминал все свои грехи. И просил простить их. «Верю, - закончил Савелий, - ты все можешь и намерения твои никому не остановить!» И Бог замолчал надолго, а потом сказал: «Не знаю, что делать с тобой, велики твои грехи, но и велика твоя вера в меня и за это я буду с тобой. Но пойми, я сотворил земную твердь и воды морские, я сотворил горы и реки, я дал вам живую кровь – нефть, я дал вам газ. Я послал дожди на лоно земли. Я дал вам мозг на все будущие века, вмещающий обильные знания. Я дал вам ветер и тепло от солнца, и луну дал, чтобы озаряла ночь. Я наделил вас сладостью зачатия, чтобы не прерывался род человеческий. Я дал вам десять заповедей. Но даже при помощи всех своих ангелов я не могу уследить за каждым из вас. Вы убиваете друг друга и прелюбодействуете, вы сжигаете нефть и газ, вместо того, чтобы получать тепло от ветра, солнца и морского прибоя. Ваша алчность не имеет границ. Вы обираете ближних своих и лишаете их пропитания. Вы предаетесь разврату и грехам содомским. Вы всю мою землю изгадили. И растет число нечестивых, а праведников приходится искать столь долго, что годы их жизни заканчиваются. Вы сами главные враги себе. Не дьявол, как вы придумали, а сами!» Слова Божьи были справедливы и понимал Савелий, что нельзя возражать Господу, ведь и вправду сделал Господь все, что мог, нам на радость, а мы погрязли в грехах. И имеет ли право он, Савелий, просить о пощаде, чем он лучше других и сколько невинных падают на землю от пуль, задыхаются в шахтах, гибнут на дорогах, в погоне за удовольствием губят себя наркотой. Возможно ли найти спасение для всех. И все же – есть высшая справедливость! «Господи, - прошептал он – прости меня, муки приму смертные я и лишь сыновей моих спаси!» И стал меркнуть свет, и последние слова донеслись уже откуда-то издалека, но была в них заложена надежда на спасение, и звучали они, словно музыка. « Уберегу тебя за веру твою и огражу от несчастий сыновей твоих. Но всему свой срок…» Проснулся Савелий счастливый и даже стал делать гимнастику, и Зяма с удивлением смотрел на своего сокамерника, стоящего у стены на голове. Знал Зяма, что не выбраться Савелию из тюрьмы, статья на пожизненное ему обеспечена, а если снимут мораторий – то и того страшней. И подивился Зяма неразумности Савелия, и решил отдать ему заначенную флягу со спиртом. Но отказался Савелий от такого дара, обнял он вора в законе Зяму и пообещал молиться за него. И через месяц был подан первый знак Савелию – Дума проголосовала против введения смертной казни.
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
