|
|
|
|
Олег Глушкин |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Олег ГЛУШКИНЭкскурсияВпервые в жизни своей я заблудился в городе. Сначала я пытался выехать из него на машине и долго кружил по кривым улицам центра, выбрался наконец на широкие проспекты, пытался понять, что написано на указателях, каюсь, английский язык я знаю плохо, да к тому же никак не мог разобраться английский это или шведский. И как не кружил по проспектам, все время выезжал в центр города. Каждый автомобилист, путешествующий по незнакомым странам, подтвердит вам, как тяжело выехать из большого города. Тем более из такого, как этот. Особенно в воскресенье, когда его улицы пусты и спросить дорогу не у кого. Напрасно я не пожелал оставаться в экскурсионном автобусе. У меня какое-то давнее неприятие к такому способу знакомства с неизвестной мне страной. При одном только виде туристов и туристок из нашей группы меня начинало подташнивать. Путешествующие пенсионерки, слишком суетливые и говорливые. Их угрюмые мужья. Девицы, ищущие знакомств. Да и сосед попался, профессор-историк, который все время пытался поправлять экскурсовода. И еще этот голос экскурсовода, искаженный микрофоном: посмотрите налево, посмотрите направо, прямо перед вами - памятник старины, памятник полководцу, в таком-то году такого-то числа в такой-то битве было убито столько-то тысяч… Цифры, конечно, никто не запоминает. Чужой город остается непознанным. Зато шофер туристского автобуса знает в отличии от меня по какой дороге можно выехать из города. Что же, успокаивал я себя, когда кончился бензин, и на пути не встретилось ни одной работающей бензоколонки, оставлю машину на центральной площади и пойду пешком. Я ведь всегда любил ходить пешком по незнакомому городу, открывая для себя его достопримечательности и исторические места. Я всегда хорошо ориентируюсь в пространстве. Наверное, сказалась морская практика. В море, где почти нет ориентиров, я всегда точно знал каким курсом идет корабль. И не только в море. Я всегда знал, как мне выйти из любого, самого незнакомого леса. Во-первых, всегда надо знать, где солнце, даже если небо в тумане или нет просвета в тучах. Деревья, их кора, кольца на пнях – тысячи примет. А главное – твердо знать, свой курс. Я и в незнакомых городах иногда ориентировался по солнцу. Помню, в Берлине, я рано утром возвращался с моим другом поэтом в гостинцу. Мы вышли на станции метро в Кройцвальде, куда идти дальше не знали. Слишком было рано, и улицы были пустынны. Спросить не у кого. Да я и не люблю спрашивать. Если ты спрашиваешь – значит, чужак, турист или гастарбайтер, и смотрят на тебя свысока. И я сказал поэту – не суетись – давай постоим немного. Мы остановились, и я смог за городскими огнями угадать светлеющий край неба – это был восток. Я четко помнил, что гостиница расположена к югу от станции метро. Мы зашагали на юг, и вышли точно к нашей гостинице. Я исходил пешком не один десяток городов, и моя память запечатлела их дворцы, замки и площади, направления их главных улиц, их реки и их памятники. И по этому городу, оставив на площади возле памятника знаменитому маршалу свою машину, я уверенно зашагал на восток, понимая, что если придерживаться взятого курса можно выйти из города, найти работающую бензоколонку, а главное понять – как можно выехать. Поначалу я шагал бодро, но с каждым часом моя уверенность таяла. Меня смущало отсутствие других пешеходов и полное отсутствие машин. Сначала я подумал, что слишком ранний еще час, люди любят отоспаться в выходные дни, потом я вспомнил, что экскурсовод объяснял что-то о моногородах. О том, что здесь был автомобильный гигант. И что это город-музей. Я тогда не дослушал его объяснение, мне подогнали фордик, об аренде которого я заранее договорился. Я пообещал экскурсоводу, а это был внушительного вида и роста пожилой немец, что догоню экскурсионный автобус в столичном городе этой страны. Как и всякий немец, экскурсовод любил точность, он недовольно покрутил свой ус и уточнил, что автобус будет в столице завтра ровно в одиннадцать, и ждать никого он не намерен. Я заверил его, что он может не беспокоиться, что я не первый раз заграницей, что я моряк и успел побывать на всех континентах. Он пожал плечами и заговорил по-немецки, я понял, что он не очень уверен во мне и не хочет отвечать за необдуманные поступки. И еще он добавил по-русски, обращаясь не только ко мне, но и к остальным экскурсантам: «О, эти русские, они не признают порядка! И часы изобретены не для них!» Сейчас он может торжествовать, уже половина первого, а я еще в этом городе, от которого до столицы шесть часов езды. Вот я миновал торговые ряды – тоже пустые, ну, конечно же, воскресенье. Перешел через мост, одинокий трамвай застрял на соседней улице и не думал начинать движение. Потом пошли высотки, стекло и бетон офисов. Сплошные каменные джунгли. Надо быстрее выбираться из них. Я миновал центр города, вышел через старинные ворота, когда-то здесь очевидно был въезд в город. Ворота были точно такие же, как в моем городе. Чем долее я блуждал по улицам, тем все больше мне попадалось знакомых мест, впечатление было такое, что вроде бы по отдельности я все это уже видел, но в целостную картину никак все это не слагается. Вдруг между высотками возник вишневый сад, точно такой же, какой был возле дома моего детства. Я вошел в него, чтобы отдышаться, отдохнуть от пустынных улиц и серых громад высоток, где не светилось ни одного окна. Здесь же среди вишен была беседка, а около нее качели, точно такие, какие были у меня в детстве. И странно, качели еще покачивались, словно кто-то только что слез с них. Я несколько раз крикнул: Ау! Кто-нибудь – отзовитесь! Ау! Никого. Будто был я не в вишневом садике, а в густом лесу. Отовсюду мне откликнулось эхо. Ни одной живой души. За садиком была баскетбольная площадка. Точно такая же, как в моей школе. Кольца без корзин, деревянные полусгнившие щиты. Похоже, что никто давно уже не бросал здесь мяч. Я огляделся, вот и находка, баскетбольный мяч притаился в траве. Я поднял его и почти не глядя на щит швырнул в кольцо. С середины площадки - и о чудо, мяч проскочил в кольцо. Такое было со мной только один раз в жизни, когда я приехал на каникулы в свой родной город и чтобы подзаработать нанялся тренировать ремесленников. Помню, я пришел на первую тренировку, они уже ждали меня, сидели плотно на скамейке, все как на подбор рыжие и веснущатые. Я вышел на середину баскетбольной площадки, ко мне подкатился мяч, и я, также как и сейчас, не глядя, зашвырнул его в кольцо. Изумленные ремесленники долго не могли закрыть рты. А я никогда больше не мог повторить такого броска, да и старался при моих подопечных не бросать мяч с такой дальней дистанции. И вот, на тебе, после долгих лет такое удачное повторение. За площадкой было здание школы, а дальше опять высотки. Эти современные высотные дома, во всех городах они одинаковы. Но здесь они несли в себе какую-то тайну – ни одного светящегося окна и двери во всех подъездах закрыты, так что нечего и пытаться зайти. Витрины магазинов тоже не светятся. Вода в моей фляге скоро закончится. Томится жаждой в большом городе – в это никто не поверит, ты же не в пустыне. Но впечатление такое, что здесь все вымерли. Но этого не может быть, зачем тогда нас привезли сюда на экскурсию. В программе путешествия этот город не значился, но с самого начала поездки все говорили, что его нельзя миновать, что надо учиться видеть не только столицы, что это наше будущее. Уж какое тут будущее, если его покинули жители. Я прошел еще несколько улиц и с удивлением обнаружил, что вышел на ту же площадь, с которой начинал движение. Все тот же бронзовый маршал высился на коне, все также была эта площадь пустынна, ничего не изменилось, за исключением того, что моего фордика нигде не было. Это и расстроило меня и одновременно обрадовало. Значит, в городе есть люди. Надо найти отделение полиции и заявить об угоне автомобиля. Я заплатил немалую сумму за аренду, теперь не хватало того, чтобы с меня потребовали его стоимость. Хорошенькое получается путешествие. Я обошел прилегающие к площади улицы – ни полицейских, ни открытых магазинов. Теперь я пошел по направлению к рабочим кварталам, такие кварталы обычно расположены на окраине городов, в непосредственной близости от заводов. И от них я сумею выйти к загородному шоссе и остановить попутную машину. Я шел по направлению видневшихся вдали труб, чем ближе я подходил к этим трубам, тем узнаваемее становилась местность. Такие же безликие дома, как и в моем городе. Я ведь до того как пойти в морские походы, работал на заводе. Жил в таком же подобии барака. В рабочем поселке. Там всегда было шумно и весело. Вот и дом передо мной – почти что и мой, у дома яблоневый садик и высокая голубая башенка – это голубятня. Уж не сон ли это. Я ущипнул себя. Картина не изменилась. Здесь голубятня уцелела, а там, в моем поселке ее разобрали, в тот год, когда завод засекретели, считали, что рабочие могут с голубиной почтой передавать сведения о заводе. Сейчас это кажется смешным, рассказать кому-нибудь не поверят. Пришло время Интернета и мобильников. Кстати, придется позвонить. Я достал свой мобильник, номер нашего экскурсовода, к счастию, там был сохранен, но иное препятствие встало на моем пути, мобильник разрядился, а зарядное устройство я оставил в машине. Это совсем расстроило меня… Тяжелое впечатление производят бараки, а когда они не заселены – и всовсе грустно смотреть на них. Всякий брошенный дом быстро разрушается, вся начинка его, все системы приходят в негодность. Стекла выбиты, двери распахнуты. Я зашел в первую попавшуюся дверь и очутился в комнате, очень похожей на ту, в которой я прожил несколько десятков лет, когда приехал на завод по распределению. Такая же печка отделяет гостиную от кухни, из окна виден сад, причудливое переплетенье веток. Повезло мне на кухне, я обнаружил большие бутыли с вином, мы ведь тоже в том нашем бараке, ставили вино, вишневку, с завода приносили большие бутыли, делали отвод в пробках для воздуха и настаивали. Надо было следить за тем, чтобы вино не перебродило. Здесь никто уже давно не заботился о вине. Бутыли покрыты пылью. Я был лишен какого-либо выбора. Воды в кранах не было. И я стал жадно пить вино прямо из большой бутыли. Настроение мое улучшилось. И я бодро зашагал к проходной завода, напевая песню моих заводских лет про монтажников-высотников. Возле проходной завода я увидел людей, наконец-то все должно разрешится, я ускорил шаг. Фигурки людей были неподвижны. И по мере моего приближения они росли в размерах. Застывшие великаны. Еще несколько шагов и я смог дотронуться до ближайшей фигуры и почувствовать холод металла. Это были памятники. Изваяния окружали проходную. У одной фигуры был на плече отбойный молоток, другая стояла с тачкой, еще несколько фигур держали в руках разводные ключи. Все они были, как и положено, в касках. Рабочие на заводах редко надевают каски, только в том случае, если ждут проверяющей комиссии. Я ходил от фигуры к фигуре. Что-то помнил я об этом памятнике. Солидарность, наверное. Но это в Польше, это в Гданьске в прошлом веке. Я миновал заслон из бронзовых рабочих и подошел к походной. Заводские ворота были открыты. На дверях мемориальная доска. Язык мне неизвестный. Разобрал только слово – кризис и комитет. Ну конечно, это памятник рабочим, защищавшим завод в те годы, когда его хотели закрыть и всех уволить. Где-то я читал об этом. Всемирный кризис, моногорода, переселения… Хмель выходил из меня, и я начинал уже догадываться, куда я попал… Заводские цеха подтвердили мои догадки. Я увидел сотни Мерседесов, все они были окрашены в красный цвет, они стояли ровными рядами, один к одному. И конца эти рядам не было видно. Я сел в ближайшую машину. Подумал – вот мое спасение. Сдам этот Мерседес вместо пропавшего фордика, должны принять, ведь эта машина намного дороже. Но ничего не вышло. Ни эта машина, ни другие не заводились. По-видимому, их не доделали здесь до конца. Конечно, если повозиться, можно наладить. Но тут провозишься до ночи. Этот вариант был не для меня. Пройдя вдоль, казалось бы, бесконечного ряда машин я вышел к другим заводским воротам. На том заводе, где я работал, тоже было несколько ворот с проходными, где круглые сутки, сменяя друг друга, дежурили бдительные вахтеры. Здесь проходная была пуста. Никто не собирался меня задерживать, никто не спрашивал пропуск. На моем заводе через дальние ворота мы выходили напрямик к своему рабочему поселку. Через болотистое поле бежали по утрам, чтобы успеть проскочить проходную до восьми часов. Бежали мимо кладбища. А когда шли с работы, особенно в дни авансов и получек, забредали на кладбище с бутылками в карманах. Удивительно, но и здесь за проходной открывалось, заросшее камышом поле-болото, а справа от него – кладбище. Я вспомнил, что в моем городе дорога, по которой выезжали из города проходила мимо кладбища и пошел туда, где виднелась кладбищенская ограда и часовенка перед нею. Было видно, что давно уже никто не посещал это кладбище. Если брошен город, то, что говорить о кладбище. Дорожки здесь никто не расчищал, могилы заросли кустарником, многие надгробия разрушены, кресты повалены. Я шел по тропке мимо памятников и надгробий. Надписи на чужом языке. Но фамилии можно прочесть. И фамилии тоже не русские. И вдруг в глаза бросается очень знакомый набор букв. Господи, да это же моя фамилия. Впрочем, ничего удивительного. Может быть и однофамилец, а может быть даже и какой-нибудь дальний родственник, из тех, что эмигрировали еще в прошлом веке, убегая от кровавого колеса террора. Но что за чудо. Имя ведь тоже мое. Удивительное совпадение. И год рождения сходится. Вот чудо! Но год смерти? Здесь какая-то ошибка. Этот год еще не наступил. Просто перепутали цифры… В канаве рядом я отыскал ржавую лопату, расчистил тропинку, привел в порядок кусты, проредил их. Потом долго сидел на сырой земле и смотрел на надпись. Уж не я ли сам лежу под надгробьем, вот такая даже была нелепая мысль. И захотелось лечь здесь, прямо на могильный холмик и заснуть. Ведь все равно мне не выбраться из этого города. Но эту минутную слабость я поборол и поднялся. Надо было спешить, солнце уже прикоснулось к горизонту. Пора было подумать и о ночлеге, и о том, где можно перекусить. За кладбищем я легко выбрался на шоссе. Дорога, к сожалению, была пустынна. В принципе, ничего удивительного, если город пуст, то и дорога никому не нужна. Я пошел вдоль шоссе по узкой тропке, потом выбрался на асфальт – так идти стало легче. И вдруг за спиной я услышал гудок. Я обернулся - ко мне медленно приближался экскурсионный автобус со светящимися фарами и светящимися окнами – он был в этом мире живым островом тепла, он был сама жизнь, и желаннее его ничего не было. На прицепе автобус тащил фордик. Автобус затормозил. Первым из него вышел немец-экскурсовод, за ним пенсионерки и их мужья. Все радостно и приветливо улыбались. Даже экскурсовод, который сначала подошел с недовольным видом. Но особенно рад был сосед-профессор: - Наконец-то! Мы вас повсюду искали! Как вам город? Потрясающее воздействие! – восклицал он. – Каков музей прошлого! Как, вы не были в музее кризиса? Не нашли? Так это же на острове в самом центре. Значит, вы совершенно не знаете тайн этого города…
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
