|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ИВЕНШЕВПо ту сторону льдаЭтюд Крайне интересно знать о том, как живут рыбы зимой. О людях в декабре, январе и феврале почти все известно. Они сидят у телевизора и ходят на работу. Вокруг зимних людей много всякой живности. Кошки, собаки, даже водоплавающие карлики в аквариуме. Это рыбы-рабы. Но по большому счету все рыбы – рабы. Они немы подо льдом. Они тычутся в ледяное одеяло своими холодными, резиновыми губами, хотят что-то нам сказать. Но у них не получается. Не выходит. Они хотят нам прокричать о своем сиротстве. Рыбы страшно одиноки. Им просто не с кем поговорить, вот они и разучились это делать. Ну, кто, скажите на милость, был бы рыбьим собеседником? Тритоны, моллюски? Тритоны. Их и летом-то днем с огнем не отыщешь. И в самом деле, не объявили ли люди войну саламандрам? И тритоны скрылись, ушли в партизаны. Лягушки уже в ноябре временно откидывают свои зеленые копыта. До первой трели жаворонка. До первой трепетной девушки у пруда. У лягушек анабиоз. Карасики и окуньки, плотва поблескивают где-то в метре ото льда и в полуметре друг от друга. Карасики равны между собой. И им нечем похвалиться. Разве что тем, сколько личинок они проглотили на завтрак. Ну, похвалишься. И что? Дальше – скука «загородных дач». Сазаны? Их на Кубани называют шараны. Истинные жулики. Но они и по характеру своему не могут быть общительными. Проболтаешься, соседний сазан живехонько схватит твою добычу. Щуки? Да, у них красивое тело, длинное, с голым соблазнительным пупком. Но щуки со дня сотворенья мира чувствуют свою ущербность. Они обречены быть хищницами, прятать зубы за тонкими своими и длинными крейсерскими губами. Щуки попадаются на сущую чепуху. На блестящий предмет. Вот тогда-то они и рыдают темными слезами: «Её, саму-то круглую обманщицу, отличницу жратвы, и провели». И вскоре, после слез, щуку пропускают через мясорубку. Была щукой, красавицей с лысым затылком, а стала элементарной котлетой. Более того, и это еще обиднее люди швыряют недоеденную котлету на пол. Кошке. И все же рыбы, по ту сторону льда, пристально наблюдают за людьми. Они на работу, может быть, и не ходят, но у них – вечный телевизор. Даже, если лед запорошен или покрыт снегом, все равно рыбы видят людей. Через перископы снежинок. Это точно. Но и люди сами дают шанс наблюдения за ними. Приходят со своими коловоротами, пыхтят. Сваливается шапка. Пыхтят, трут нос и уши. И крутят, крутят. Что у них там за пазухой? Душа? Лицо, как красное решето, трясется на морозе. И вот отверстие просверлено. И мужчина в валенках садится на раскладной стульчик. Мужчины, как правило, лет 40-50-60. Молодым это дело не по нутру. А эти уже отжили свое. Они поняли всю бессмыслицу жизни. И этих брошенных жизнью людей рыбам жаль. Рыбы понимают: мужички разочаровались в любви, в сексе, в деньгах, в детях, во всем. Они бы тоже не прочь поговорить с рыбами, да никак не получается. Лед, всюду толстенный лед. А за пазухой у каждого пузырек со спиртным. Отхлебнут немного, и лицо смягчается. В этом лице, оказывается, остались остатки жизни. - Эта- кум да куме судака тащит! Вдоль по Питерской, да по Тверско-о-ой! Дорогие мои, рыбоньки! Не очаровывайтесь. Они живехонько схватят вас за воротник, то бишь, за жабры. И кинут на лед. На ваши скользкие лопатки. И потом отнесут жене. На кухню. У той, хоть и у самой рыбья кровь, но, удивительно, остались крохи тепла. Жена чуть - чуть поведет плечами, этим напрочь забытым жестом. Может мужчины из-за этого пустяка-колобка и таскаются на рыбалку. Из - за забытых женских плеч. Иногда, природа или Бог, кто в первую очередь неизвестно, мстят людям. И людишки сами улюлюкают под лед. Как египетские фараоны. С полной амуницией. При машине УАЗ. При удочках и рыболовных голенищах. Буль-буль-буль пузырики. Бензобак УАЗа закручен наглухо. И это более чем прекрасно. Рыбам горючка ни к чему, даже, если она и дорожает день ото дня. И тогда у рыб бешеная радость. Они расправляются с человеком. Они не крутят его на мясорубке. Рыбы более гуманные существа. Едят так. Без кетчупа. И в это время они, рыбы, не так одиноки. Они жутко человеколюбивы. Такой вот круговорот рыб и людей в природе. Об этом еще в произведении Шекспира «Гамлет» рассказано в подробности. Неизвестно читали ли рыбы Шекспира. Люди, уверен точно, не читали, потому как ведут они себя далеко не по - шекспировски. Скучны и смешны. Жалки… Где эти жесты? В далеком прошлом. Там. Вот ты натягиваешь колготки на одну ногу, потом на другую. Не до конца: «Целуй сюда, целуй, целуй, миленький мой зайчик, ножка бо-бо…» Эх, была бы хоть такая глупость. Умная. Природная. А то: «Рубль свалился» Что мне с того рубля? Вот в детстве я свалился с омета сена прямо в мамины руки. И мама меня к себе прижала, не отпускала. От нее пахло цветами со смешным названием «кашка», и в небе порхали темные точки, которые мама называла «Жавороночек»… …Я точно знаю это место, где мы с тобой пролетали лет пять назад. Как порхающие жаворонки. Это возле «старой бани». Теперь там рынок. Мужики торгуют женскими трусами. Но место по-прежнему называется «возле старой бани». Мы поджары, как охотничьи сеттеры. От неистовой, изнурительной даже любви животы не растут. Ты открывала тогда на стук в ритме «Баса-новы». И наши одежды сами подлетали к потолку. И висли там, в воздухе, освещая нашу любовь. Так вот, мы проходили мимо старой бани. И ты спросила: «Знаешь, за что я тебя полюбила?» - За что? И разве можно любить человека за что-то? Ненавидеть за что-то можно?! Так? - Не совсем. Я полюбила тебя за то, что ты не смотришь телевизор? - Это преступление?.. Хммм… - Оно строго карается. Я никогда не буду иметь дело с человеком, который смотрит телевизор. Это крайнее бесстыдство. Это все равно, что подглядывать в щелку за… за… Ты не находила слов. Я читал, давным-давно, рассказ Исаака Бабеля «В щелочку». Там герой за какие-то деньги подглядывал за половым актом в публичном доме. Он платил за это. Пятак что ли? Или гривенник. Отвратительно, как всё у Бабеля. Я никогда не называл тебя рыбкой. Лисичкой, точно, называл. Но ведь это и правильно. Во - первых у тебя был длиннющий хвост. В опасные моменты ты раскидывала волосы по плечам, говоря, что это своего рода броня, которая тебя защищает. Во-вторых, у тебя были лисьи глаза. С зелеными искрами. Эти зеленые искры ты рассыпала не всем, а только в редкие моменты. Мне в полной мере. Другим чуток. Ведь почти все люди злостно смотрели телевизор, сериалы, убийства, соития звезд, потасовки, жизнь гомосексуалистов, рекламу «Тампаксов». Ты была лисичкой. У меня даже на сотовом телефоне, на старом сотике, было набрано «Лис». Интересно, а сама-то ты смотрела телевизор? Наверное, мельком. Походя. Ты ведь тогда была по эту сторону льда. Ты стучала согнутым пальцем по дощатой двери в ритме: три тона полутон, два тона - полутон. Или все наоборот. Забыл уже. А у кого спросить про ритм? У рыб? Мне, думается, что они, эти дурацкие рыбы, давно прочухали нашу ледяную жизнь, наши вечные, элегантные танцы на льду. Мы уже и сами то не знаем где танцуем до упаду. В телеке? Со звездами? На льду? Подо льдом? На сковороде? В тонущем УАЗИКе? С женой в постели? С внезапно выхваченным из прошлого жестом? У «старой бани»? У новой кофейной мельницы? У церкви, у мечети? Мы танцуем. И наши рты немы, хоть и вытягиваются они в улыбки, в длинные, тонкие крейсерские улыбки. Мы танцуем? Вот у этой уже познавшей все девушки щучий пупок. А этот шаранчик сейчас после танца подведет к столу, и вы с ним чокнитесь? А потом он вас застрелит из широкого лопатника-портмане. А девушку эту через годик, уже толстую, как спринцовка, прокрутят на мясорубку и швырнут коту. Мы танцуем, как заведенные. Чешуя рекламы тоже подтанцовывает. Фонтан в форме кита струит разноцветные веревочки. Нас заалепляет пот. Пот клейкий, силикатный. Мы плывем в этом холодном поту. И взмахиваем руками, дрыгаем ногами. Склеиваем улыбки. И рыбы зрят на нас своими остекленевшими от ужаса глазами. Это – Питер Брейгель. Я хотел бы рассказать обо всех своих открытиях тебе. Но вот беда. Ты тоже танцуешь и уперлась в телевизор. Тебе некогда. Ты скажешь на все это: «Чушь! Полный бред! Старой бани не было в помине. Какие такие караси да щуки» Короче говоря, лучше не заикаться. В стране глухих, немых, слепых это делать бессмысленно. И все же я попытаюсь записать этюд о зимних рыбах и январских людях на магнитофон. А вдруг ты оторвешься от экрана, от «прихлопов и притопов» и включишь мною наговоренную чушь, и я увижу, как силикатный клей на лице твоем, застынув, лопается, и его крошки отстают, шелушась, ссыпаются с лица. С «хвоста». Я надеюсь: «А вдруг да и мелькнет зеленовато золотистая, бесстыдная щелочка улыбки, от которой веет смертельно-сладостной истомой»
|
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
