|
К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011
Редакционный совет
Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ
|
Михаил РОММ
Белый шарик
СУСАННА И СТАРЦЫ
Краснеют, молодея, старики.
Она застыла между них
невинно,
И падает из розовой руки,
Оранжевое солнце мандарина.
Его
встречает гордая ступень,
А он летит над ней неудержимо,
И вслед за ним
летит живая тень,
Веревочкой привязана незримой.
Они хотят покинуть
полотно,
Они спешат, как будто их догонят,
Вдруг разорвав условное окно,
И падают в открытые ладони.
На улице сугробы намело,
Там холодом
клубится вьюга злая,
Здесь в полумраке мандарин сияет,
Еще храня руки ее
тепло.
ПРОГУЛКА ПО БРОННОЙ
Прогуляемся по Бронной
Между
«фордов» и «тойот»,
Где тусуется бессонный
Пестрый праздничный народ.
Супермаркеты волшебны,
Как восточные дворцы,
В них становятся целебны
Гамбургер и леденцы.
Здесь дымятся жирным паром
Кафетериев угли
И
повсюду стеклотара
Тех, что внутрь не вошли.
Дама в модном туалете,
С ней мажорный джентльмен,
Раб в строительном жилете
Замер между серых
стен,
Бритый кент
С блондинкой рядом,
Толстый мент с опасным взглядом,
Но беспечных нету глаз –
Каждый что-то ищет в нас.
Жаждет радостных
событий,
Ждёт, что станет хорошо.
Но желаний исполнитель,
Почему-то не
пришел.
А вверху на сложной раме
Из железного говна
Две луны, одна
– с рекламой,
А другая – так… Луна.
***
Хочу вам рассказать о скульпторе знакомом,
Здоровался я с ним — он
нехотя кивал.
Чудной смешной старик, почти что невесомый,
Как Диоген,
огнём меня он освещал.
Он меру нес в себе, не вписываясь в норму,
Жизнь
красоте отдав, пожертвовав собой,
Пространство укротить, придав пространству
форму,
И был как глина смят, и вот обрёл покой.
Последний солнца луч
согреет постаменты
В пустынной мастерской. И что их завтра ждёт?
Страна
разорена – зачем ей монументы!
В музеях места нет, а жизнь идет вперед.
Причудливо стоят застывшие скульптуры.
Творец ушел, ушёл, не дав им имена,
Но силою полны – не горбятся фигуры,
Их не страшит огонь, и смерть им не
страшна.
Что ж, толку в этом нет, пожмет плечами кто-то,
Он делал только
то, что нравилось ему, —
И мы, его забыв, уйдем в свои заботы,
И сядет
солнце вновь, впуская в город тьму.
ЛЮДИ-ЛЬВЫ. САМОУБИЙЦА
Люди, львы, орлы и куропатки...
А. П. Чехов. Чайка
Люди-львы и люди-куропатки,
Кошколюди и собаколюди
В хаосе, вернее, в беспорядке
Мечутся – горошины на блюде.
Мышеглазки
или глазомышки,
Мышелюди с ангельским мечом
Прогрызают жизнь до кочерыжки,
Бьют под дых спартаковским мячом.
Шароосень в желтизне каштанов,
Разноцветный дом для чёрных птиц.
Почему в метро так много пьяных
Грустно
дремлют тряпочками лиц?
Люди в форме, люди при погонах
Думают, как
шизика достать,
И торчит мешком из-под вагона
Тот, кому на всё теперь
плевать.
ЭЛЕКТРИК
Заскорузлыми пальцами мнёт проводки,
Не
спеша починяет проводку.
Развлеченья его коротки –
Телевизор под вечер и
водка.
Но движенья скупы и точны
Укротителя бешеных молний,
Электроны в него влюблены,
И контакты дыханием полны.
И когда раз
двенадцать подряд
Подмастерью талдычит науку,
Подзатыльники просятся в
руку,
А глаза вдохновенно горят.
МОИ ДРУЗЬЯ
Мои друзья почти
богоподобны.
Соревноваться с ними? Да куда мне!
Один – под камнем в
подмосковной Лобне,
Другой лежит в Малаховке под камнем.
А Тимофеев
жарится в Айове,
Лямпорт за жизнь сражается в Нью-Йорке,
И я один. Сердито
хмурю брови,
Сижу в Москве, как голубь на помойке.
К чему я это? Мне
ворчать не надо –
Меня пока не выбросили в урну.
Вон, Петя Берлянд – на
«Каховской». Рядом,
А словно на каком-нибудь Сатурне.
Разводит жизнь,
когда выводит в люди,
Довольно насмеялись, нашумелись!
Друзья мои как
птицы разлетелись.
Других уже, наверное, не будет.
***
С
нашей встречи, друг дорогой
Пролетело немало лет.
Мы по-прежнему вместе с
тобой —
Затянулся наш тет-а-тет.
Сколько прожито слез и мук
И
растрачено сил!
Но как будто вчера, мой друг,
Я тебя полюбил.
Помнишь темные вечера?
Платье легкое, тихий двор?
Словно мы обнялись вчера
И целуемся до сих пор.
МАНДЕЛЬШТАМ
Уже ничего, ничего он поделать не
мог,
Тот век-волкодав, что хватал тебя жадною пастью.
Слова разлетелись,
как птицы, над сетью дорог,
Как вестники света, как вестники юного счастья.
А век всё трепал тебя в «чистых» руках палачей,
Уже понимая в тоске, что
и пытки напрасны, –
В могучий поток превратился звенящий ручей,
Над этим
отныне ни кесарь, ни время не властны.
Каким бы нелепым и жалким ты ни
был в конце,
Моля о пощаде того, кто не дарит прошенья,
Всё это не важно –
не помнят стихи о творце,
Свободен их голос, исполнено предназначенье.
ПИСЬМО БРОДСКОМУ
Уже не сиквелы, а квадрИклы
Освещают с экранов
столетье наше,
Наш общественный строй не понять Периклу,
Он настолько
стабилен, что даже страшен.
Так легко скептицизм узнаваем в ритме,
А
писать ни о чем превратилось в принцип.
У нас Шилов — художник, певица –
Бритни,
Но все так же нюра грустит о принце.
Не хватает пищи и
территорий,
И ничтожность рядом, с гореньем духа.
Все мы бродим между
чужих историй,
Для своих — нигде не находим слуха.
Я пишу тебе,
дорогой мой Бродский,
Почему бы и нет, раз никто не слышит
В Новополоцке
или в Петрозаводске,
Ни в Москве, ни в Кинешме, ни в Париже
ПИНГ-ПОНГ В ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ
Белый шарик
скок-скок —
Два спортивных подростка
Забывчиво, долго и хлёстко
Направляют его.
Щёлк.
Щёлк.
В тишине под соснами, вечером, и,
Может быть, с их вершин
опускается сумрак и всё
Очертанья теряет свои.
Мир закручивает и
несёт.
Белый шарик всё ещё виден.
Белый шарик: скок-скок.
|
