|
|
|
|
Кирилл РОЖКОВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Кирилл РОЖКОВОмнимобиль, велоцикл и другие уроки языковКак сейчас помню мягкий и ласковый вечер, когда я варил кофе с молоком в освещенной квартире. Потом пришел со службы папа, все такой же: жалковато сутулый, в больших очках. Бродящий по моим учителям и узнающий с застенчивой улыбкой, хорошо ли я учусь. Примочив всклокоченные волосы, отец спросил, что было сегодня в школе. Я сообщил, что по английскому задали целых три упражнения. – Ах, ну и мучают вас! – искренне посетовал папаня, хватаясь за взлохмаченную голову. – Да и мне с работы дали материалы по части новых проектов, что же делать, ладно, я сейчас поужинаю, а ты мне прямо положи на стол учебник и тетрадь, открой на нужной странице, я вот поем, сразу сяду, и приступим вместе… Я тащил «амбарную книгу» – словарик записываемых иностранных слов – и осведомлялся, могу ли пойти погулять, пока ты, папахен, сделаешь мне уроки? Если отец разрешал, то на улице я встречал ожидающего внизу однокашника Боряна. Борян бо вещий? Ны… Мы просто колобродили по району, обозревали окрестности. Когда мимо через душный вечерок белым мелькнувшим пятном промчал мопедист без рубашки, я высказал версию: – Слово «мопед» срасталось из мотоцикл плюс велосипед. Мо и пед. Как автобус – автомобиль плюс омнибус – авто и бус. А если бы склеилось иначе? Мысленно порубим слова, как мясо на доске, и сложим по-другому оставшиеся части. Что получится? Омнимобиль и велоцикл. Логично? Такое же образование, только в ином порядке частей. И мы бы – сели на велоцикл, а мой папаня спешил бы к остановке, чтобы ехать вместе с другими пассажирами на работу в омнимобиле! – торжественно объявил аз. – Гений, – коротко и деловито ответил мне, «лингвисту», Борис, оценив мою гипотезу о несостоявшемся, но теоретически вполне возможном сращении. На другой день, в выходной, в парке, мы стреляли в тире, взяв с собой, как обычно, моего папу. И папик вынимал заряды изо рта. Маленькие, с половину ногтя мизинца, пули для тирового ружья он заранее спрятал за щеку, чтоб не рассыпались. Выстрел – пулька из губ. Дальше – еще. Еще. Папаня невозмутимо, слегка ошарашивающе, как из бездонного кладезя, извлекал пулечки. Молча косил взор на уставившихся ему в рот меня и Борьку, деловито и с легкой ухмылкой отворачивался. Снова умильно вытаскивал новую пулю и стрелял в мельницы и раскачивающихся попугаев. В кафе заказали мороженого. А папа, протерев очки и чувствуя себя крутым в нашем обществе (в отличие от общества моих учителей на родсобраниях и собственных коллег по службе), сказал вдруг в прорвавшемся чувстве: – Эх, ребятки! Вы – дети нового времени и будете еще счастливы, я уверен, хотя пока трудно. Но курьезы свои были всегда. Еще твоя мама, Петя, рассказывала мне, как в детстве открывала книжку «Сказки» и, увидев портрет на первой странице этой книги, четко говорила, показывая пальцем: «Это – Маркс!» Мы с Боряном осмысляли. То ли пресловутый Карл написал эту книжку «Сказки»; то ли маленькая мама ошибочно, но привычно узрела его в волшебном дедушке на первой странице; то ли портрет его напечатали для воспитания детей в их любимых книгах? Папик же глотал сок из запрокидываемого стакана, размышляя, наверное, о своей инженерной работе в группе компаний. Как он там колобродит руки в карманы, любуясь на кнопки и вращающиеся автоматические камеры наблюдения, громким голосом отдавая команды…
То было в эпоху Артура-второго. С Артуром-первым же мы познакомились тогда, когда в школе у нас почему-то сделался «дефицит» учителей иностранных языков. Начальство искало хоть кого-нибудь, и в результате прибыл Артур Тимофеевич. Причем, если положено было по части языков делить класс на половины, то тут нам на все тридцать человек дали только одного. Нетрадиционно. Артур Тимофеевич оказался пожилым мужчиной с пышной шевелюрой и благородными сединами. Мы небрежно встали и поприветствовали его, оценивая. Ничего вроде особенного, нормально. А потом кто-то то ли передал вперед записку, то ли хихикнул или кого толкнул. Мы напугались. Потому что крик потряс и звякнули окна. Это Артур как в рог трубил, яко на королевской охоте порскал, не меньше. Грохоча, он подошел к нашкодившему ученику и, набрав побольше воздуху, выпустил ему в лицо, протяжно, оглушающе: – Ша-ка-а-а-а-а-а-а-ал!!! Ученик застыл руки по швам. Шок еще не кончился. А со стороны нового «англичанина» последовало дополнительно: – Ты, пё-о-о-ос!! Пёс!!! Затем Артур Тимофеич поправил галстук, перевел дыхание и разрешил нам сесть. Мы машинально пытались писать и читать. А потом невольно подумали: мало ли, перегрелся новый учитель на сентябрьском ещё очень ярком солнцепеке, случается. А как еще подобное объяснишь… Мы снова стихийно расслабились. И кто-то пульнул в соседа из трубочки жеваной бумагой или начал переговариваться – дело житейское, было, есть и будет… На этот раз Артур совсем не по-королевски прыгнул. Он домчал до повернувшего голову назад и праздно болтающего. Изгибаясь, как в гальванизме, он закричал, всем видом убеждая ученика, что тот оборзел вконец: – Ты, бешеный пёс!!! Бешеный пёс, вста-а-а-а-нь!!! и выйди во-о-о-он!!! Ученик бежал. В панике. А Тимофеич стоял, тяжко дыша, но не дрогнув. Следовало же объяснить нам, что мы страшно недостойно поступаем и как не понимаем сами того?! Урок попытался продолжиться. Только Ване Трапову взбрело нечто рисовать и где – в учебнике… Артур через минуту очутился возле, зоркий, как сокол на руке охотящегося короля. Он схватил злосчастный учебник и что было сил треснул им по парте. Учебник свернуло коробом, и он рикошетом полетел на пол. Ваня Трапов, инстинктивно отпрянувший, стал похожим на музыканта Сосновского в роли статуи. – Ты, стукнутый по голове мешком в момент своего рождения!!! Выйди отсюда, шакал!!! – указал на дверь педагог-англичанин. Это уже было не просто так. Не «пёс», даже не «бешеный пёс», а утонченно-многоступенчато, выразительно и колоритно – «стукнутый по голове мешком в момент своего рождения». Во всех компонентах и языковых нюансах, из которых ни один не заменим!.. Урок продолжался. Когда миновала его половина, за дверь было выставлено еще раз, два, три, ага – еще девять человек, не считая уже выставленных ранее… Класс слегка опустел; в нем уже, наверное, и дыхание лишнее слабо слышалось. Зато в коридоре, где положено всему быть тихо, болталась небольшая толпа – дюжина молодых жеребчиков, и я в их числе. Я тоже с Боряном из-за какой-то фигни легонько сцепился, ну и сразу, ясно-понятно… Вначале мы, «изгои», обсудили нового педагога и поделились впечатлениями. Одно стало ясно – впечатления определенно были неслабые. Нетривиальные, так сказать. Потом мы заскучали и от скуки попытались устроить в коридоре футбол спичечным коробком не то пластиковой бутылкой от газировки… И кончилось дело не сильно хорошо. Футбол во время уроков услышал завуч, и, в общем, случилось ещё на нашу голову разбирательство. К следующему появлению непосредственно Артура мы в основном притихли и присмирели – жирно было даже для самых поросят… Но ещё через одно занятие педагогическое искусство нашего доктора Фауста (не того, который хотел вывести клона-гомункулуса, а того, который, помните, учил в переводе Маршака детей по чему попало), или, простите, короля и волшебника языков, взяло новые обороты. На этот раз Артур снова треснул попавшимся под руку знаковым предметом – учебником английского. На этот раз уже не по парте, а по голове. С прежней силой, по ученику, но нет, не мешком при рождении (эту музыкальную фразу забыть нам уже представлялось трудненько, полагаю, никогда не забудем!), а учебником в злосчастном седьмом классе. Следующий день начался с уже тривиального, к чему мы попривыкли и особо не боялись. А именно: – Всем встать!! Вы, бешеные псы-ы-ы-ы-ы-ы!!! И мы, бешеные псы, а равно и шакалы, встаём и послушно стоим – нам нетрудно, лишь бы чего дальше не произошло... Однако произошло. Чем дальше, тем интереснее, как говорится. Вначале Тимофеич просто взял из угла класса швабру, подошел с ней в обеих руках, как с дубиной, и наотмашь опустил ее на парту. Грохнуло опять же неплохо. Но не это было самое интересное, – а то, когда Артур Тимофеевич затем гонялся за учеником по классу. Да, по всему классу, вокруг, между партами, занеся над головой швабру, как двуручный меч, готовую к мощному удару сверху! И кончилось дело тем, что объятый ужасом пацан стремглав выскочил за дверь. Однако Артур гнал его замахнутой шваброй ещё и по коридору. И прогнал хорошо и далеко. Затем привычным автоматическим движением поправил галстук, перевел дыхание и вернулся в класс успокоенный. Мы больше не надсаживали ему нервы, занятие продолжалось. Нас было очень много, а он – один. Вот и возникал напряг, что попишешь... На следующем английском мы открыли текст про чудовище и обезьян. По очереди читали и переводили. Значит, мучила обезьянье стадо жажда, и хотели они попить из озерца, но там проживало чудище, вроде как в Лох-Нессе, и ни в какую не подпускало к воде. Думу задумал вожак обезьян – в тексте он назывался «кинг» – как бы «король» стаи, но не Кинг-Конг, а просто вожак обычных мартышек. Хотя как потом выяснилось, сам – не совсем обычный… Артур Тимофеевич учил нас, как лучше запомнить перевод слова «чудовище» на английский – «монстер». Да, вот просто монстр… Для лучшего понимания он возвысился над своим столом и толкнул речь под аккомпанемент звякнувших в окнах стекол. Невольно припоминался то ли Нерон-театрал, то ли древнеримские правозащитные форумы… – Монстр! – чувственно отмахнул Артур. – Как я! Да-а-а-а, – взревел он, – кто я такой, Артур Тимофеевич? – он рвал на себе галстук и рычал так, что слышно было уже и на улице, а глаза сверкали белками. – Мо-о-о-онстррр я!!! Но вы, вы таковы, – неимоверно махнул он рукой в наш зал, зал закаменевших бюстов над постаментами парт, – что вы не страшитесь даже монстра!.. Артура Тимофеевича – монстра вы не слушаетесь, понимаете-е-е?! Вот до чего вы дошли!!! Еще раз повторив слово «монстр» в отношении себя, он перевел дыхание, пригладил волосы, и мы принялись лопатить текст далее. Впрочем, по картинке, нарисованной в учебнике, мы уже догадывались, чем дело кончится. На картинке художник запечатлел озеро, над которым на ивах, то есть лианах сидели довольные обезьяны и потягивали, как коктейль, воду из длинных бамбуков. Из легкой волны торчала голова «монстра», но выражение «лица» чудища было ошарашенно-раздосадованное… Как его «переклюкали»!.. Впрочем, чудище в книге не выглядело больно страшным. Как заметил Борян, – какой-то гибрид из льва и бегемота. А «обезьяний царь» умел, оказывается, немного волхвовать. Он обежал озеро и повелел: пусть бамбуки, растущие вокруг, станут пустыми. Ну, потому что его подопечные не успели продуть все сорванные трости, а пить очень хотелось. И исполнилось по волшебству. Пустые бамбуки же дали потомство, говорилось в конце сказки, и вот почему теперь бамбук растет по всей Земле полым внутри. Потом вдруг нечто произошло… И никто точно даже не упомнил, когда именно. Короче, шел урок. Все тот же английский язык. Мы читали, ясно-понятно, очередной текст. И переводили. Вернее, последнее делал наш учитель. Он показывал на ученика, и ученик начинал фразу. Если он сбивался, то учитель доканчивал. А потом – вслух переводил предложение. И что-нибудь попутно объяснял и комментировал по ходу. Если же ученик не сбивался, а был молоток и дочитывал до конца, то переводить всё равно не требовалось – англичанин и в этом случае переводил за него. Мы только читали, и то читать было не обязательно целиком, а дочитывал за нас и заодно переводил всегда наш па, наш преподаватель. Особенно изумляло то, что преподавателя звали Артуром. И более того – Артуром Тимофеевичем. Да, таким он выступил к нам с начала следующего полугодия. Речь зашла о летних впечатлениях. Кто куда съездил? И Артур вдруг так мило и стёбно улыбнулся и показал непосредственно на Бориса, моего соседа: – А Боря сейчас встанет и скажет, что летом я мог съездить в Петербург! Ну-ка, скажи, Боря: «Ин саммэр ай кэн гоу ту Питербёрг!» Борис повторил, что не представляло особой трудности. Артур поаплодировал, а затем спросил – правда ли он туда ездил? – Нет. Но ведь вы сказали «кэн гоу», т. е. – «мог съездить», а я мог! – О-па-па! –– засмеялся, как отец родной, Артур Тимофеевич. – Ну-у! – загудел еще кто-то, кажется, резвый Паша Икоркин. – А я так тады скажу, что мог бы в Нью-Йорк слетать! Но, в общем, стало весело. И мы вначале подозревали, не инопланетяне ли виноваты со своими тарельчатыми НЛО? Может, похитили настоящего Артура, а заместо прислали двойника-биоробота? Но уж больно всамделишным казался Артур Второй. Однажды даже пришел в школу в разных ботинках. Так деловито шагал он по коридору из класса в класс, а я, кажется, первым это заметил, и показал Борису и корешам. Мы на перемене смотрели, стоя рядком у стенки, как Артур себе семенит, и один полуботинок у него вишневый, а другой – синий. И смешок нарастал. Тихонько, неудержимо, но потом мы все уже корчились, повизгивая, сползая по стенам, зажимая рты. Бились как в припадке, только очень тихо… Может, наш учитель был у дамы, а рано утром уходил от неё в школу; и в темноте по ошибке надел штиблет её мужа, как положено в это время находившегося в командировке? – высказал версию кто-то из более старших моих знакомых. Впрочем, дело не в этом. Просто на прежней сцене, «кафедре» определенно разыгрывалось нечто, но… уже совсем иное нечто. Например, мы проходили глаголы продолженного времени. И Артур объяснил, что они суть. Так, что все заслушались. – Вот, например, в прошедшем продолженном – «Даниэль Дефо писал «Робинзона Крузо»! То есть – сидел, извел чернила, изгрыз перо, перевёл бумагу! Или другой, более ближний пример – я, Артур Тимофеевич, писал недавно статью! Написал, опубликовал! Но, значит, писал Артур Тимофеевич статью – в продолженном! – прыгнул Артур на середину класса перед доской. – Сидел, думал, грыз ручку, потел, ходил-бродил туда-сюда – и он всё это показал нам, конечно, наглядно, – в клочья разорвал весь черновик!! – подергал он себя чуть не за галстук. – Но – напечатал статью!.. Потом мы размышляли вслух с Борькой, куда же мог написать материал наш Артур? Решили, что, по идее, в «Учительскую газету». Разбираемые любопытством, пытались даже найти в библиотеке номер с его заметкой. Однако эта эпопея зависла, и о чем была статья, так, увы, и не узнали…
Теперь мы после уроков гуляли втроем с моим папой и Борисом, и папа рассказывал нам про новые улицы Марьина. Я спрашивал о том о сём, обращая непосредственным жестом внимание на экстравагантных прохожих. А всклокоченный папахен строго и нервно говорил мне: – Петр! Не показывай на человека пальцем! А потом Борька, глядя на «полиглота» друга, то бишь меня, решил… изучать санскрит. Он увидал короткое объявление в газете: «Уроки санскрита. Бесплатно». Да-да! По большему счету вовсе не от тяги к древности, а просто для интереса и по приколу – разведать, что может стоять за столь необычным объявленьицем – он отправился по указанному адресу. Борьку встретил настоящий индус в чалме, завернутый в двухслойную простыню, подметающую пол. Он посадил Бориса за стол и дал бумажку с красивой вязью букв. – Перепиши и вот по-русски как читается обозначь, – сказал он. – А я пока уйду на сорок минут. Индус удалился вглубь анфилады замысловатой квартиры и исчез. Борян сидел один, за пятнадцать минут все переписал. Затем от нечего делать играл на барабане собственных колен, выглянул в окошко. Нашарил на безыскусном скромном комоде чурбан – древний идол – и спел себе под нос, выводя: «чур-бан – тюр-бан». Через час мягкий и дородный басистый индус вернулся и флегматично спросил: – Ну что, переписал? Давай, что ли, проверим, какие запомнил? Так он вел свой урок. И когда Боря уже попрощался с «индийским гостем» и гляделся в прямоугольное зеркало у остановки первого вагона на станции метро, висящее на головокружительном краешке и заносящее куда-то подрагивающее сознание, то он уже представил нечто. Перенестись бы в Европу на недельку-другую, эх! И вот бы Борис в нашей национальной косоворотке ступал заезжим гостем по землям, м-м, скажем, Бельгии, и дал бы объявление в газету: «Уроки русского. Бесплатно». Приходили бы бельгийские мальчики и девочки, а он запускал бы руку под вышитый павами ворот и шикарно доставал самописку. И выводил бы вязь кириллицы и вручал её им для перерисовки, разговорно объяснившись. А затем отчаливал в коридоры… Такие случаи и мечтания теперь происходили в нашей вольной жизни. Артур Тимофеевич же хрустел пирожками. Просто мы читали и переводили текст о том, как крестьянин ходил в город удалять зуб. Захотелось ему пирожков, он поспорил, что слопает пятьдесят штук, а если не осилит – в наказание вырвите мне зуб. Стёбные и жестокие простолюдины согласились. Главный герой побасенки пятьдесят, конечно, не съел – и явился мясник в белом халате, то бишь стоматолог. Крестьянин мучился и корчился, пока тот тянул, все вокруг над ним трунили и хохотали, но больной зубец наконец выдрали, и наступило облегчение. И вот тогда наш герой и объявил, что дураки-то вы, друзья! Ибо я и прибыл, чтобы от зуба дырявого вылечиться – а не только бесплатно его вырвал, но в придачу пирожков на халяву покушал! И вот поскольку речь шла о пирожках, то Тимофеич достал пакет с ними самыми, начинёнными аппетитным вареньем, из своего стола и продемонстрировал нам. Вещественное, понимаешь, доказательство. И дальше переводил вслух сложную фонетику байки со ртом, реально занятым пирожком! Да, и сквозь него где-то нам вспоминался тот Артур-первый с его «бешеными псами», «демократизаторами» в виде швабр и всем остальным. Дело близилось к апрелю, и мы штудировали текстёныш про «Первое апреля». Как можно и как, наоборот, не следует, значит, шутить в сей день. – Можно, – переводил, как всегда, Артур Тимофеевич, – шутить так: у тебя на носу мел! Как у меня!.. – совершенно деловито сообщил он. Мы подняли глаза. Да, нос Артура Тимофеевича был густо вымазан мелом. И невольно заценивалось, как он успел это сделать за долю секунды, специально, так что мы только сейчас, когда надо, увидали! – Ну, – не менее профессорски деловито продолжал Тимофеич, – у меня сейчас мел на носу в самом деле. Но так разыграть нормально – это весело и безобидно! А вот как шутковать нельзя. Например, подойти ко мне и сказать: «Артур Тимофеевич, срочно поезжайте домой со школы! Звонили – у вас в квартире утечка газа!» Затем он весьма красочно пересказал нам, что произойдет, скорее всего, дальше, когда человек поверит – всё: и физические, и моральные последствия в этот день, а может, и позднее… Короче, на Артуровы уроки мы шагали с поющим сердцем, как на отдохновение. Затем наступило вообще странное время. Был излом, изгиб, так сказать, в нашей русской истории конца двадцатого века, и школа в этот период, перед летними каникулами, жила тоже своеобразной жизнью. Мы приходили когда хотели, и на первом уроке нам была положена биология, но одного из нас посылали мыть доску, а другие ждали. Мочить тряпку он, поросенок Паша Икоркин, чесал в лаборантскую и – обнаружил там стоящий во весь рост человеческий скелет. Вообще, сие была как бы закрытая от нас «зона», словно ложа масонская. А проникнув в сакральное, Икоркин так с того факта заколдобился, что сотворил нечто. Обнаружив, что костяк вполне сборный-разборный, как удобное пособие, он снял с него голову – ну, черепушку. И осторожно положил рядом на полочку. Потом деловито покинул зону лаборантской и молча протер часть доски в классе. Вернулся обратно – мыть уже тряпку в раковине. Тихонечко себе простирнул оную, а затем, заодно, деловито снял со скелетыча левую костлявую руку и положил здесь же. Потом, в следующий заход, – правую. И так, молча, четко, незаметно ни для кого, в некоем сакрально-куражном действе он разобрал скелет по костям. Вполне аккуратно и поэтапно. Ну, на других уроках мы читали комиксы. Или клеили самолётики. Или курсировали группами по этажам. На третьих занятиях одни играли в шашки или шахматы, а другие толпились вокруг и наблюдали в качестве болельщиков-подсказчиков. Школа превратилась в клуб. А неспешно прибывший Артур Тимофеевич спросил: – Ребята, честно, вы хотите учиться? – Хотим, – честно ответили мы, – но не сейчас. – И я тоже, – обескураживающе отозвался Тимофеич. – Поэтому давайте так – я позанимаюсь своими делами, а вы своими, ладушки? Только чтобы тихо, о’кей? И музыку вам поставлю. Он добавил, что премного наслышан о Цое – живом кумире этой эпохи. Его он нам и зарядил. И уроки Артура проходили теперь еще проще, чем вообще всё вокруг.
Изменилось подобное лишь с нового сезона. Изменилось вокруг нас и в нас самих, наверное. Прежде всего – нам представилась новая «англичанка». Уже глядя на неё, меланхоличную, строгую, не способную, по-видимому, ни на крик, ни на какие-либо либеральные поблажки, мы интуитивно поняли, что она-то наведет порядок. И станет учить нас совсем по-своему. Мы спросили насчет Артура. И она ответила. – Артур Тимофеевич ушел на пенсию. Он отработал свое, он заслуженный учитель России и теперь имеет право на не менее заслуженный отдых, – спокойно, чуток торжественно и немного официально, объявила она. И теперь занялась нами. Серьезно и обстоятельно… И это – совсем другая история. Что же касается пресловутого нашего Артура в какой уже другой истории или – моих заключительных авторских комментариев на тему его личности – то… То без излишних комментариев я отвечу, возможно, несколько неожиданно. Мне вспоминается национальный еврейский автор Шолом-Алейхем, книгу которого я прочёл некогда на летнем отдыхе, валяясь на пляжном топчане. Там в одном рассказе говорится про старого еврейского учителя сложной судьбы (сложной в том смысле, что характер человека – его судьба): «И все-таки если встретите его в нищем рубище – подайте ему монетку». Так вот, перенося аналогию уже на нашу почву, скажу: помолитесь за Артура Тимофеевича, русского пенсионера, если увидите его сидящим на лавочке или сбирающим пустые бутыли. Напишите записочку в церкви. Будьте добры. Это в любом случае не помешает никому из нас.
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
