|
|
|
|
Леонид СИТНИК |
|
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Леонид СИТНИКБез долгих разговоровЗавтракали молча. Николай сосредоточенно дожёвывал газету. Жена раздражённо гремела посудой в ушной раковине. За всё утро не обменялись и словом. Все слова давно сказаны. Уходя, свежевыбритый Николай глянул на расстроенное – один недорисованный глаз выше другого – лицо жены. Дверь за спиной хлопнула холостым выстрелом. У лифта караулил сосед. Молча кивнули друг другу, оба друг другом недовольные. Побыть одному в кабинке сегодня не удастся. День начался с ещё одного разочарования. Стволовая клетка лифта долго шарахалась где-то внизу. Механизм скрипел и тужился, проверяя на прочность нервы. Причалив, кабина не без драматической паузы зевнула, заглатывая людей, после чего у неё свело скулы с лязгом, достойным вчерашнего фильма ужасов, в котором и слов-то не было. Пахло псиной. Скрипели тросы. За время спуска можно было вспомнить всю жизнь. Выйдя во двор, Николай выпустил пар, взглянул на серую тучность неба, исцарапанного голыми ветвями, оценил низость зимнего солнца. Стиральный порошок снега смерзшейся простынёй скрипел под ногами. Обсыпанные мукой машины стыли у подъезда. Ветви над ними тяготились крупной солью изморози. Дворник в оранжевой куртке с буквами РЭП на спине скрежетал жестяной лопатой по припудренному льду, и Николай тотчас вспомнил, что этот дерущий барабанную перепонку звук входил по утрам во все его, даже самые сладкие, сны. Николай прошёл по тесной тропинке через двор в снегу с лимонным крапом. Забитая транспортом улица сквозила боковым зрением подворотни. Его "Альмера" стояла наготове, но бесконечная перспектива пробки заставила предпочесть метро. В вагоне было холодно и душно. Паучьи бусинки толпы глядели сквозь мех и ткани. Николай не любил людей. Ему казалось, что они его окружают. На табло медленно ползли титры станций. По прибытии пришлось долго переминаться с ноги на ногу в пассажиропотоке, прежде чем удалось добраться до эскалатора. Наконец Николай ухватился за толстую гусеницу поручня и пошёл на повышение. Наверху он быстро пересек бесполезную площадь перед склепом вестибюля. Резанула глаза голословность рекламы на стенах. Красный юпитер солнца проглянул сквозь тучи. Физической близости на забаррикадированной транспортом улице избежать было невозможно. Повсюду мелькала течка взглядов. Прохожие подставляли спины. При попытке увернуться от них Николай натыкался то на помятое крыло, то на хромированную сетчатку. Выхлопные трубы грели колени. Каждый пешеходный переход приходилось брать штурмом. Срезая колесованную квадратуру округа, стараясь не наступать на чеканные формулировки люков, Николай плутанул по путаным – ни широты, ни долготы – переулкам и, оскальзываясь на натоптанных ледяных шишаках, вышел к офису, который располагался в старинном особняке с медной охранительной табличкой. Памятник архитектуре, как шутили коллеги. Николай с ходу посягнул было на бронзовое запястье двери, но, натолкнувшись на холодный отказ, вынужден был жать беззвучную заклёпку звонка, пока пуленепробиваемый глазок видеокамеры не допустил его внутрь ультразвуковым писком. Небольшое приключение в кулуарах прихожей. Коллега, минутой опередивший Николая, вяло хлопал себя по узкому плечу, освобождаясь от снежной перхоти. При виде вошедшего в его глазах блеснули несколько нехороших пикселей. Николай пощупал пустую перчатку коллежского рукопожатия, при этом вперёдвошедший сделал движение кадыком, проглатывая язык. Николай на его месте тоже помолчал бы. День рождения именно этого человека отмечали в пятницу. Именинник к концу и в самом деле выглядел новорождённым. Впрочем, промолчал и Николай. Что тут скажешь? Да и не ему говорить. Николай уже скинул куртку, а коллега всё еще возился у вешалки с петлёй шарфа на шее. Шрам от тугой шапки алел на его высокостном лбу. Сегодня все двери давались Николаю с какой-то натугой. Гулкая аховость подъезда, прозрачный свинец метро, смерзшиеся створки "Перекрестка", куда пришлось заглянуть по пути, чтобы купить чего-нибудь на обед, и те расступились, кажется, лишь усилием воли, но к моменту прихода на работу Николай так разошёлся, что пружинистая фанера с табличкой "Бюро переводов" отлетела будто от одного только биополя его выставленной вперёд ладони. Лиза уже восседала на своём месте, и Николай быстро сглазил её, проходя к своему столу. Усевшись на раскорячку стула, он поправил пюпитр монитора и нажал кнопку загрузки. Компьютер долго куксился, прежде чем сделать нечеловеческое усилие и распахнуть "окно". Экран ещё не успел как следует проморгаться, как в дверях возник костюмированный шеф. Косая сажень его топорного пиджака едва не застревала в проёме. Стрелки брюк резали тугие колени. Не спеша расставив на лице знаки пунктуации, шеф глубокомысленно посмотрел на круговерть настенных часов, уже оттяпавших содрогающейся от старания стрелкой полчаса рабочего времени, молча раздвинул плечами косяк, положил перед Николаем бумагу и без длинных предисловий ткнул место, вызвавшее вопросы. Николай проследил за указом пальца, глянул было на бритую свинину шефской щеки, но смолчал. Он давно считал кроссворд споров бессмысленной тратой времени и не желал, чтобы его слово однажды оказалось последним. Да и что тут говорить? Всё и так ясно. В бюро давно понимали друг друга без служебных слов. Николай невольно засмотрелся, как играет мягкими зимними тенями ягода начальственного носа. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад шеф вырядился дедом Морозом, а Снегурочкой назначил свою членистоногую, обглоданную диетой и взглядами сослуживцев секретаршу. Секретарша вскоре ушла в декрет, и королевой офисных вечеринок с тех пор неизменно становилась пухлоглазая Лиза. Особняк, в котором располагалось бюро, был небольшой, но чудаковатый. Он неоднократно подвергался ремонту, однако с его купечески-коммунальной сутью, с этими странными коридорчиками, углами, кладовками, приступками и непрошибаемой толстостенностью ничего сделать было нельзя. Нелёгкое прошлое выходило боком в узких и глубоких, как бойницы, оконных нишах. Из подвала всю зиму налетали комары, а летом по углам заводился тополиный пух. Дом вообще был гораздо больше внутри, чем снаружи, и люди здесь пропадали на работе. Голографию стен прикрывали календари с природой и девицами. Пластиковый пол блестел, словно лужа. Николай ещё раз окинул Лизу покосившимся взглядом. Через некоторое время та оторвалась от монитора и, не переставая щекотать клавиатуру, молча показала Николаю помадку язычка. Было любопытно увидеть, как он выглядит на самом деле. Лиза относилась к той категории интересных дурнушек, которые, если к ним долго приглядываться, рано или поздно начинали казаться очень даже ничего. В прошлую пятницу Николай почему-то решил, что приглядывался к ней достаточно долго. Но сегодня, в понедельник, лишь вздохнул, увидев, какими крашеными глазами она на него посмотрела. Воспоминания о вечеринке походили на ржавые, с потёками фото, и глазастая Лиза неизменно оказывалась в центре любого снимка. День рождения у коллеги был в среду, но отмечать, как обычно, решили в пятницу. После небольшого сеанса столоверчения все, наконец, расселись, и хлопнул стартовый пистолет шампанского. Мозг запузырился от первой же рюмки. Шампанское, впрочем, улетучилось почти мгновенно, усупив место водке. Закуски, как всегда, не хватало. Несъедобная рубиновая колбаса оказалась нарезана столь тонко, что испарялась ещё на вилке. Расхватали даже траву и лопухи, которыми отсутствие более существенных яств было ловко задрапировано. Из дальнейшего пиршества Николаю запомнилась лишь одинокая зелёная маслина, с которой он весь вечер сражался пластмассовой вилкой. Борясь с опьянением, Николай пытался двигаться, склёвывая взглядом крошки смысла. Обойти стул. Улыбнуться кому-то. Ступеньки: раз, два, три. Держаться стены коридора. Ну и дом. Каждый закоулок, как неожиданный поворот сюжета. Привет, Лиза! Эта не та дверь. А вот та. Только не на штаны. И снова плохо освещённый коридор смысла. Раз, два, три. Привет, Лиза! Сажусь на стул, точно приземляюсь на парашюте. Периферийное зрение почему-то оказалось прямо под носом. Гляжу на маслину, будто в перископ. Из неё торчат обломки пластмассового зуба. Это не моя рюмка. И это не моя. А это моя, но пустая. Надоело разбирать эту шахматную партию. Мозг распух, как больная печень. Свет сходится клином. Обхожу стол, клонируя каждого встречного. Все давно уже закусывают удилами. При очередной попытке десантироваться на стул, парашют почему-то не раскрылся. Коллеги хохочут, словно недорезанные арбузы. Их речь становится всё более косвенной. И всё более даром. В самом дальнем углу зрения обнаруживаю сепаратистов с бутылкой водки. Решительно раскрываю их заговор молчания. Ставлю бутылку на вид. Кто-то на спор пьёт носом, держа рюмку одной ноздрёй и смачно закусывая адамовым яблоком. Пытаюсь что-то сказать, но не могу выплюнуть из языка кости. Гуща событий комками застревает в сетчатке. Бедная Лиза сидит индивидуалкой на дальнем конце поля зрения и улыбается всеми своими тридцатью двумя дёснами. Её чёрный брючный костюмчик кичится обтянутой ляжкой. Жабо прикрывает отсутствие груди. Огромная, как пояс верности, пряжка взывает к активным действиям. Встать! Коридор! Раз, два, три! Ступеньки путаются под ногами. Мановением руки, словно маг, останавливаю бросившуюся наперерез стену. Коллега-именинник из последних сил двумя руками поддерживает перпендикуляр мироздания. Не дожидаясь, пока всё рухнет, кидаюсь в самоубийственную атаку на дверной проём. Промежуточный финиш порога. Застенки туалетной комнаты. Света едва хватает, чтобы накапать в глаза. Раз, два, три! Четыре, пять! Где я? Луна в распахнутой форточке висит, точно булыжник. С той стороны перископа заглядывает Лиза. Очень близко наблюдаю колибри её ресниц. Целую её, как удав кролика. Пытаюсь высосать из этой маленькой головы костный мозг. Чувствую себя настоящим чудовищем. От вавилонского смешения наших языков едва не рушатся башни стен. Свет в коридоре совсем стух, но булыжник луны разбил все окна. Шарю по стене в тщетных поисках Лизиной груди. Никак не могу совместить её фас и свой профиль. Два передних зуба у неё такие большие и перламутровые, будто им сделали педикюр. Становится совсем тошно. Сепаратисты за углом подрывают основы. Тот свет плывёт над улицей. Луна в трупных пятнах лезет в форточку. Месячный оклад окна кривится на стене. Где-то в печенках срабатывает пищаль мобильника. Отрыгиваю его на ладонь, но речь оказалась связанной. Выдавливаю из себя лишь икоту алфавита. Да и то не дальше второй страницы букваря. Липучие слова вертятся на кончике языка, словно конский волос, но, в конце концов, теряю и эту нить. Появляется тугощёкий шеф с кривым порезом рта. В его широкой груди внезапно распахивается бронированная дверь в морозную тьму. Кто-то коронует меня шапкой, прежде чем опустить в купель улицы. Холод шибает в нос, словно газировка. Ясновидение лунного света на крышах. Глаз, вопиющий в пустыне. Разом смаргиваю полгорода за окном такси. Немая сцена спящего двора с редкими оговорками светящихся окон. Дом явно вышел не тем боком. Но если все подъезды одинаковы, то какая разница? Никакой. Поэтому иду к себе домой. Слишком нервная клетка лифта в конце концов оказалась на высоте. Долго не мог попасть замочной скважиной в ключ. Привет, Лиза! Пытаюсь её поцеловать, и вдруг она становится моей женой, будто я её просил об этом. Жена тут же запирается на кухне с бессловесной утварью. Иду в ванну. С отвращением наблюдаю, как кто-то в зеркале с ухмылкой утирает окровавленный помадой рот. Пристань дивана. Тихий ужас луны за балконной дверью… Понедельник тянулся, как тяжёлый завтрак по пищеводу. По стене ползли мурашки минут. Наблюдать за содроганиями времени было мучительно. Минуты молчания сливались в часы. Коллеги прятали головы в мониторы. Николай задумчиво стучал по клавишам, беря речь в оборот. Избитые фразы отлетали от пальцев. Смысл почти не затруднял. Переводчику смысл нужен лишь затем, чтобы его не затрагивать. И он всегда оказывался переносным. Время от времени раздавался скребущий звук жестяной лопаты, и Николай прислушивался, чтобы убедиться в том, что это ему только чудится. Скребло где-то внутри. Крепость стены выступала углом в оконных проломах. За грязными стёклами мелькали потусторонние люди. У дверей магазина "Золото" две женщины активно вели абсурдоперевод беседы. Два логопедика ловко пересекли улицу, на ходу перебрасываясь фразами. Ходячий анекдот милиции заставлял кавказца преодолевать сословные барьеры. Пространство времени кривилось на циферблате. Иногда Николай перекидывался с коллегами молчанкой взглядов и вновь со вздохом принимался за работу. Все понимали, что заговоривший – проигрывал. Порой казалось, что речи вообще не может быть. Удивляли не слова, а их употребление. Во время обеденного перерыва молча проглотил купленную утром снедь на голой офисной кухне с несколькими порочными столиками, запёкшимся кофейным автоматом и сломанной микроволновкой. Надо бы потребовать, чтоб починили, но Николай знал, что говорить бесполезно. Молча жевал бутерброд и глядел в окно на немое кино улицы, где автотранспорт тщетно пытался реализовать численное большинство над домоуправством центра. Коллега-именинник сластил кислую мину чаем. Свет морщился на его лице. Укушенные локти пиджака топорщились вытертой кожей. Вошла Лиза, притворно улыбаясь ямочками ягодиц, прошла к холодильнику, обернулась, – и Николай поспешно перевёл взгляд на вздох окна. После обеда день быстро покатился под гору. Перед самым уходом Николай постучался в кладовку шефа и уже открыл было рот, но тот, с молчащей трубкой у монументального уха, лишь приложил палец к губам. Проходя мимо Лизы, кивнул ей на прощание. Вслед плеснуло черное море глаз. Хорош! Ничего не скажешь. На улице стемнело. Фигуранты спешили по делу. Издалека доносилась площадная брань клаксонов. Восстание машин достигло часа пик. Флэшмоб толпы маялся у мавзолея метро. В прояснившемся зимнем небе висел медовый месяц. Дома Николай членораздельно развалился на диване, со вздохом выгреб пульт из-под подушки, запалил телевизор. Жены ещё не было. Или уже. На экране полицейские в карнавальных костюмах из "Звёздных войн" лупцевали дубинками толпу ангелоподобных антиглобалистов. В верхнем углу висела надпись – "Без комментариев".
|
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
