Обвинительный акт

1881 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Процесс по" делу 1 марта"

Обвинительный акт

I

1 марта 1881 года, в воскресенье, в третьем часу пополудни в С.-Петербурге, на набережной Екатерининского канала, против сада Михайловского дворца совершилось величайшее злодеяние, жертвою которого пал Его Императорское Величество Государь Император Александр Николаевич. Неслыханное по гнусности своей и бедственным последствиям преступление это и сопровождавшее его причинение смерти и поранений многим лицам, совершены были посредством двух производивших взрывы метательных снарядов.

Обстоятельства злодеяния, исследованного дознанием в порядке, установленном в I главе 2 разд. 3 книги Устава уголовного судопроизводства, 2 ч. XV т. Свода законов, изд. 1876, по продолжении 1879 года, а в некоторых частях и предварительным следствием, были выяснены как осмотрами места и вещественных доказательств преступления, так и показаниями нижепоименованных свидетелей-очевидцев: полицмейстера 1-го отделения полковника Дворжицкого, отдельного корпуса жандармов капитана Коха, ротмистра Терского казачьего эскадрона собственного Его Императорского Величества конвоя Кулебякина, конвойных казаков: унтер-офицера Кузьмы Мачнева и рядовых Михея Луценко и Петра Козьменко, адъютанта с.-петербургской крепостной артиллерии штабс-капитана Кюстера, офицеров кадрового батальона лейб-гвардии резервного пехотного полка штабс-капитанов: Новикова и Франка и подпоручика Рудыковского, лейб-гвардии кавалергардского полка поручика графа Гендрикова, 139-го Моршанского пехотного полка подпоручика Митрофана Крахоткина, камер-пажа Косинского, младшего медицинского фельдшера лейб-гвардии Павловского полка Василия Горохова, рядовых лейб-гвардии Преображенского полка Ивана Евченко и Платона Макарова, городового 3-го участка Александро-Невской части Василия Несговорова, отставного рядового Петра Павлова и крестьянина Новгородской губернии, Старорусского уезда, деревни Пятигорки Михаила Назарова.

На основании совокупности приведенных данных, горестное событие преступления представляется в нижеследующем общем виде:
В третьем часу дня, ныне в Бозе почивший Государь Император выехал в карете в сопровождении обычного конвоя из Михайловского дворца по Инженерной улице, по выезде из которой карета повернула направо, по набережной Екатерининского канала, направляясь к Театральному мосту. Позади быстро следовавшей кареты Государя Императора, на расстоянии не более двух сажен от нее, ехал в санях полицмейстер полковник Дворжицкий, а за ним капитан Кох и ротмистр Кулебякин. На расстоянии сажен пятидесяти от угла Инженерной улицы в две четверти часа пополудни под каретою раздался страшный взрыв, распространившийся как бы веером. Выскочив из саней и в то же мгновение заметив, что на панели, со стороны канала, солдаты схватили какого-то человека, полковник Дворжицкий бросился к императорской карете, отворил дверцы и, встретив выходившего из кареты невредимым Государя Императора, доложил Его Величеству, что преступник задержан. По приказанию государя свидетель проводил его по тротуару канала к тому месту, где находился уже окруженный толпою народа задержанный человек, оказавшийся впоследствии тихвинским мещанином Николаем Ивановым Рысаковым. Стоявший на тротуаре подпоручик Рудыковский, не узнав сразу Его Величество, спросил: “Что с государем?”, на что Государь Император, оглянувшись и не доходя шагов десяти до Рысакова, изволил сказать: “Слава Богу, я уцелел, но вот...”, указывая при этом на лежавшего около кареты раненого казака и тут же кричавшего от боли раненого мальчика.

Услышав слова государя, Рысаков сказал: “Еще слава ли Богу?” Между тем, опередив на несколько шагов государя, полковник Дворжицкий принял от лиц, задержавших Рысакова, вынутые из платья его револьвер и небольшой кинжал. Приблизившись к задержанному и спросив, он ли стрелял, Его Императорское Величество, после утвердительного ответа присутствующих, спросил Рысакова: кто он такой,— на что тот назвал себя мещанином Глазовым. Затем, как только государь, желая посмотреть место взрыва, сделал несколько шагов по панели канала по направлению к экипажу, сзади, у самых ног его, раздался новый оглушительный взрыв, причем поднятая им масса дыма, снега и клочьев платья закрыла на несколько мгновений все пространство.
Когда же она рассеялась, пораженным взорам присутствующих, как пострадавших, так и уцелевших, представилось ужасающее зрелище: в числе лиц, поверженных и раненных взрывом, находился и Государь Император. Прислонившись спиною к решетке канала, упершись руками в панель, без шинели и без фуражки, полусидел на ней возлюбленный монарх, окровавленный и трудно дышавший. Обнажившиеся ноги венценосного страдальца были раздроблены, кровь сильно струилась с них, тело висело кусками, лицо было в крови. Тут же лежала шинель государя, от которой остались лишь окровавленные и обожженные клочья. Раненный рядом с Государем Императором полковник Дворжицкий, приподнявшись с земли, услышал едва внятно произнесенные слова государя: “Помоги” и, вскочив, подбежал к нему вместе со многими другими лицами. Кто-то подал платок. Государь, приложив его к лицу, очень слабым голосом произнес: “Холодно, холодно”. Тогда, приподняв государя, уже начавшего терять сознание, окружавшие его лица, в числе которых были юнкера Павловского военного училища и чины проходившего мимо караула от 8-го флотского экипажа, при подоспевшем великом князе Михаиле Николаевиче, понесли его к саням полковника Дворжицкого, причем поручик граф Гендриков покрыл своею фуражкою обнаженную голову страдальца. Наклонившись к своему августейшему брату, великий князь спросил, слышит ли Его Величество,— на что Государь Император тихо отвечал: “Слышу”, на дальнейший вопрос Его Высочества о том, как государь себя чувствует, Государь Император изволил сказать: “Скорее... во дворец”, а затем, как бы в ответ на услышанное им предложение штабс-капитана Франка внести его в ближайший дом для подания первоначальной помощи. Его Императорское Величество произнес: “Несите меня во дворец... там... умереть...” То были последние слышанные свидетелями слова умирающего монарха.

Императорская карета оказалась сильно поврежденною взрывом, почему Его Величество поместили в сани полковника Дворжицкого, куда сел ротмистр Кулебякин и с помощью конвойных казаков Козьменко и Луценко повез Государя Императора в Зимний дворец.

Неисповедимые веления Промысла свершились. Объявлениями от министра внутренних дел, опубликованными того же 1 марта, возвещено, что при вышеописанном втором взрыве Его Императорское Величество Государь Император был тяжело ранен, с раздроблением обеих ног ниже колен, и в тот же день, в 3 часа 35 минут пополудни, в Бозе почил.

По сведениям, собранным при дознании, оказывается, что из свиты Государя Императора при взрывах было более или менее опасно ранены 9 человек, из которых один уже скончался, а из числа чинов полиции и посторонних лиц, находившихся на месте преступления, ранены 11, из которых двое (в том числе 14-летний крестьянский мальчик Николай Максимов) умерли через несколько часов. (по другим данным Н.Максомов был только ранен)

По соображении данных, обнаруженных осмотром местности преступления и оказавшихся на ней предметов, спрошенные в качестве экспертов: командир гальванической учебной роты полковник Лисовский, командир 1-го военно-телеграфного парка подполковник Шахназаров и капитан 4-го саперного батальона Родиваповский пришли к заключению, что по внешнему виду и свойствам вышеозначенных предметов взрывы были произведены двумя брошенными снарядами, заключенными в жестяные оболочки, причем заряд каждого состоял приблизительно из 5 фунтов ударного состава и взрывчатого вещества, по-видимому, нитроглицерина.

Метательный снаряд, причинивший первый взрыв, как установлено единогласными свидетельскими показаниями, был брошен под карету Государя Императора именно Николаем Ивановичем Рысаковым. Свидетели Назаров и Горохов видели Рысакова перед самым проездом государя тихо шедшим по панели канала навстречу императорской карете, причем Горохов заметил у него в руках что-то круглое, вроде тарелки, завернутое в белый платок, а Назаров удостоверил, что, поравнявшись с каретой государя, Рысаков бросил под лошадей что-то белое, похожее на ком снега, и побежал, но был задержан бросившимися на него свидетелями. По словам Назарова, Рысаков, по задержании его, казался спокойным и даже смеялся, а по объяснению свидетелей Горохова, Несговорова и Макарова, доставивших Рысакова в управление градоначальника, он просил их оградить его от разъяренного народа, за исполнение чего благодарил их.

Что же касается до виновника второго взрыва, то крестьянин Петр Павлов показал, что когда государь, отойдя от задержанного Рысакова, направился по панели канала, то неизвестный человек, стоявший боком и прислонившись к решетке, выждал приближение Государя Императора на расстояние не более двух аршин и, приподняв руки вверх, бросил что-то на панель, отчего и последовал второй взрыв.

Несмотря на отсутствие прямых указаний на личность упомянутого виновника второго взрыва, при производстве дознания были собраны данные, приводящие с полной вероятностью к заключению о том, что означенный взрыв был произведен одним из пострадавших от него же неизвестным человеком, который был поднят па месте преступления и доставлен в бессознательном состоянии в придворный госпиталь конюшенного ведомства, где и умер спустя 8 часов, придя несколько в себя и ответив перед смертью на вопрос о своем имени и звании — “не знаю”.

По судебно-медицинскому осмотру и вскрытию трупа этого неизвестного человека, на теле его и преимущественно на передней части тела, в том числе в особенности на правой руке, оказалось множество ранений, причиненных, по мнению врачей-экспертов, при взрыве, который по характеру повреждений, в связи со свойствами взрывчатого вещества, должен был произойти в весьма близком расстоянии от умершего, не далее как на три шага.

При производстве совокупного расследования по делам о предшествовавших покушениях на жизнь Священной Особы ныне в Бозе почившего Государя Императора: 2 апреля, 18 и 19 ноября 1879 и 5 февраля 1880 года были обнаружены данные, последовательный ряд которых приводил к предположению о задуманном и уже готовящемся в среде известных по прежним делам преступных деятелей новом таковом же посягательстве, а при возникновении настоящего дела выяснились указания на принадлежавших к этой среде истинных зачинщиков и руководителей злодеяния 1 марта 1881 года. Из имеющихся в настоящем деле сведений об означенных данных, составляющих предмет еще производящегося, но уже близкого к окончанию особого дознания, видно, что в ноябре 1880 года был арестован дворянин Александр Михайлов, проживавший под фамилией Поливанова, при обыске у которого найден динамит и другие предметы, свидетельствующие о его преступной деятельности. Вслед за тем, при дальнейших розысках были обнаружены две занимаемые членами партии квартиры, из которых в первой, по Большой Подъяческой улице, д. № 37, производилось заготовление значительного количества динамита, а в другой, по Подольской улице, д. № 11, помещалась тайная типография. Посетители этих квартир, проживавшие под чужими именами и по подложным видам на жительство, были задержаны один за другим, причем в числе их оказались известные по прежним розыскам и процессам агитаторы: Фриденсон (Агаческулов), Баранников (он же Кошурников и Алафузов) и Колоткевич (Петров). Затем результаты исследования привели к заключению, что в кружке означенных лиц играли видную и влиятельную роль:

проживавший под своим собственным именем действительный студент Михаил Тригони и крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, деревни Николаевки Андрей Иванович Желябов, разыскиваемый по обвинению в покушении на жизнь Его Императорского Величества, совершенном 18 ноября 1879 года близ города Александровска Екатеринославской губернии. Желябов был арестован 27 февраля сего года, одновременно с Тригони, в квартире последнего, на углу Невского проспекта и Караванной улицы, в доме Лихачева.

По обнаружении местожительства Желябова, проживающего вместе с женщиною, именовавшею себя Лидией Антоновной Войновой, по 1-й роте Измайловского полка, в доме № 17-18, кв. №23, под именем Николая. Ивановича Слатвинского, в квартире его утром 1 марта, всего лишь за несколько часов до совершения злодеяния, жертвою которого пал ныне в Бозе почивший Государь Император, был произведен обыск, при котором, кроме разных принадлежностей химических опытов, могущих служить и для приготовления взрывчатых веществ, были найдены между прочим четыре жестянки из-под конфет и одна из-под сахару, с остатками в четырех жестянках (трех из-под конфет и одной из-под сахару) черного вещества, а также две каучуковые красные трубки.

По заключению эксперта, заведующего химической лабораторией Михайловской артиллерийской академии и училища генерал-майора Федорова, означенное вещество есть черный динамит, а каучуковые трубки подобны тем, которые были употреблены при устройстве нижеупомянутых метательных взрывчатых снарядов. В названных жестянках, по мнению генерала Федорова, могло помещаться около двух пудов динамита.

Женщина, проживавшая вместе с Желябовым под именем Лидии Войновой, скрылась из вышеуказанной квартиры Желябова на другой день его ареста, 28 февраля вечером, и была задержана лишь 10 марта на Невском проспекте околоточным надзирателем Широковым.

Задержанная оказалась дворянкою Софьей Львовной Перовской, обвиняемою и разыскиваемою по делу о покушении на жизнь Священной Особы Государя Императора, совершенном 19 ноября 1879 года близ города Москвы, на линии Московско-Курской железной дороги.

По обыску при Перовской были между прочим найдены печатные прокламации: от 2 марта 1881 года, по поводу события 1 марта, 18 экземпляров от “Исполнительного комитета” и 14 экземпляров от “Рабочих членов партии "Народная воля"”.

Дознанием выяснено, что в июне 1880 года Перовская, под именем Войновой, вместе с женщиною, называвшейся дочерью священника Ольгой Сипович и еще неразысканною, выбыла из д. № 32-4 Петербургской части, 1-го участка, на углу Большой и Малой Белозерских улиц, и переехала на жительство в кв. № 23, д. № 17-18 по 1-й роте Измайловского полка. В октябре Сипович уехала, по заявлению ее, в Ораниенбаум, а вскоре после ее отъезда у Перовской, под видом ее брата, поселился Желябов, проживавший под именем Николая Ивановича Слатвинского.

Из показаний свидетелей: старшего дворника д. № 17-18 крестьянина Харитона Петушкова, его подручного дворника, запасного рядового Григория Афанасьева и содержательницы мелочной лавочки в доме крестьянки Ирины Афанасьевой, называвшиеся Слатвинским (Желябов) и Войновой (Перовская) жили весьма уединенно, гостей не принимали, писем не получали, прислуги не имели, так что Воинова (Перовская) сама покупала провизию и готовила кушанье. 27 февраля она вышла из квартиры вместе со Слатвинским (Желябовым), который уже более не возвращался; Воинова же (Перовская) вернулась вечером и провела ночь дома. 28 февраля она два раза через задний ход приходила в лавочку Афанасьевой, причем в первый раз купила коленкору, а во второй тесьмы, говоря, что покупает это для платья. В оба свои прихода в лавочку она выходила из нее чистым ходом прямо на улицу, причем, после вторичного ее появления у Афанасьевой, около 9 часов вечера Воинову (Перовскую) уже в доме не видели, и 1 марта, по приезде должностных лиц для производства обыска в квартире Желябова,— квартира эта оказалась пустой.

III

Вследствие сведений, полученных властями при производстве расследования по настоящему делу о том, что по Тележной улице, в доме № 5 находится так называемая конспиративная квартира, т. е. такое помещение, в котором собирались злоумышленники и производились приготовления к преступлению 1 марта, в означенном доме, в квартире № 5 сделан был в ночь на 3 марта внезапный обыск. При объявлении должностными лицами, явившимися на обыск, о цели их прибытия лицу, спросившему их о том через запертую наружную дверь квартиры, в этой последней послышалось несколько выстрелов и затем какая-то женщина отперла дверь, через которую должностные лица и проникли в квартиру. В первой комнате, направо, они нашли лежащим на полу окровавленного, только что, по-видимому, застрелившегося человека. По заключению приглашенного для подачи ему медицинской помощи врача Павлова, человек этот нанес себе выстрелами из револьвера несколько ран, в том числе одну безусловно смертельную в висок. Не выходя из бессознательного состояния, неизвестный тут же вскоре умер. По осмотру домовой книги и по показаниям свидетелей оказалось, что он проживал в квартире № 5 вместе с упомянутою задержанною в ней женщиной, под именем супругов Фесенко-Навроцких, по подложному паспорту на имя коллежского регистратора Ивана Петровича Фесенко-Навроцкого.

При расследовании, произведенном с целью обнаружить личность застрелившегося человека, проживавшего под именем коллежского регистратора Ивана Фесенко-Навроцкого, подполковник 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка Иван Алексеевич Саблин признал в предъявленном ему фотографическом снимке застрелившегося родного брата своего, дворянина Николая Алексеевича Саблина, который в 1878 году выехал из Москвы неизвестно куда, причем с тех пор родные его никаких известий о нем не имели.

Женщина, задержанная в конспиративной квартире, оказалась мозырскою мещанкою Гесею Мироновной Гельфман. По ее объяснению, проживавший вместе с нею в этой квартире неизвестный, называвшийся Фесенко-Навроцким, застрелившийся перед обыском, был действительно Николай Алексеевич Саблин.

Из имеющихся в деле сведений видно, что означенный Саблин в 1873 и 1874 годах принадлежал к революционному кружку, образовавшемуся в Москве, и, действуя как здесь, так и в Ярославской губернии, занимался преступной пропагандой в народе совместно со скрывающимися ныне революционными деятелями Николаем Морозовым и Иванчиным-Писаревым. Затем, уехав в 1874 году за границу, Саблин в марте 1875 года вместе с Морозовым возвратился в Россию, причем был задержан в пограничном селении Кибарты, с прусскою легитимационной картой на имя Фридриха Вейсмана. Привлеченный к делу о революционной пропаганде в Империи и преданный суду Особого присутствия Правительствующего Сената для суждения дел о государственных преступлениях, Саблин был признан виновным во вступлении в преступное тайное сообщество, предусмотренное 2 отд. ст. 250 Уложения о наказаниях, со знанием о целях его, за что, как изложено в приговоре Особого присутствия, состоявшегося 18 октября (23 января) 1877-78 годов, он подлежал наказанию, указанному в 3 степ. 31 ст. Уложения о наказаниях, причем Особое присутствие, приняв во внимание обстоятельства смягчающие, в числе других и его, Саблина, вину в размерах, выходящих из пределов власти суда, и, между прочим, долговременное содержание его под стражей и молодость, определило: ходатайствовать пред монаршим милосердием о вменении ему в наказание предварительного ареста, на каковое ходатайство и последовало высочайшее Его Императорского Величества ныне в Бозе почившего Государя Императора соизволение.

По обыску в конспиративной квартире был найден ряд вещественных доказательств, имеющих непосредственную связь со злодейским деянием 1 марта. Из числа означенных вещественных доказательств особое значение, по заключению экспертов, представляют нижеследующие предметы:

1) две метательные мины, взрывающиеся при бросании от удара, в жестянках, заключающих в себе, как подробно объяснено в заключении и чертежах генерал-майора Федорова, взрывчатый аппарат, который представляет систему сообщающихся друг с другом снарядов: а) с серной кислотой, б) со смесью бертолетовой соли, сахара и сернистой сурьмы, в) с гремучей ртутью и г) из пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Передавая друг другу посредством стопина воспламенение, вследствие удара или сотрясения, снаряды эти доводят его наконец до смеси гремучего студня с камфарой, действующего при взрыве в шесть раз сильнее пороха; часть означенного аппарата устроена вдвойне таким образом, чтобы взрыв последовал при падении метательной мины в каком бы то ни было направлении;

2) колба и реторта, служащие для химических опытов;

3) стеклянные шарики с серной кислотой;

4) небольшая деревянная призма, представляющая, по предложению эксперта, часть модели метательного снаряда;

5) фарфоровая ступка, в которой перетиралась бертолетовая соль;

6) записка на клочке бумаги о вышеупомянутой смеси бертолетовой соли с сахаром и сурьмой;

7) рисунок карандашом на обороте транспаранта какого-то аппарата для производства гальванического тока, не имеющего, впрочем, отношения к метательным снарядам;

8) план города С.-Петербурга с карандашными отметками, в виде неправильных кругов на здании Зимнего дворца и со слабыми карандашными же линиями, проведенными от здания Михайловского манежа по Инженерной улице, по зданиям Михайловского дворца и по Екатерининскому каналу, и

9) сделанный карандашом на обороте конверта план, без соблюдения масштаба, представляющий, по сличению его с планом города С.-Петербурга сходство с местностью между Екатерининским каналом, Невским проспектом, Михайловским дворцом и Караванной улицей, с обозначением Михайловского манежа, Инженерной улицы и Малой Садовой. На плане этом, между прочим, имеются знаки на Екатерининском канале, Манежной площади и круг посередине Малой Садовой.

IV

По указаниям, сделанным обвиняемым Рысаковым, была обнаружена квартира, в которой обвиняемая Гельфман проживала до переезда своего в дом № 5 по Тележной улице. Квартира эта помещалась под № 25, в д. № 27-1 по Троицкому переулку, причем Гельфман жила в нем под именем Елизаветы Андреевны Николаевой вместе с неизвестным человеком, проживавшим под именем московского мещанина Андрея Ивановича Николаева, которого она выдавала за своего мужа.

Осмотром домовой книги означенного дома №27-1, а также показанием дворника его — отставного рядового Усмана Булатова удостоверено, что Николаевы записаны переехавшими в этот дом 15 сентября 1880 года из Петергофа, а выбывшими 17 февраля 1881 года в Москву. По словам Булатова, Николаева (Гельфман), жившая с мужем очень скромно и уединенно, носила куда-то из своей квартиры картонные листы. Человек, называвшийся Николаевым, выбыл из квартиры на несколько дней раньше Гельфман, причем отметился выбывшим в Москву. Вскоре и Гельфман, заявив, что муж ее умирает в Москве и что она едет к нему, продала свою мебель и с одним чемоданом выехала из квартиры.

3 марта, утром, вскоре после вышеупомянутого обыска, в доме № 5 по Тележной улице, где были оставлены чины полиции с приказанием задерживать каждого, кто придет в обысканную квартиру,— явился молодой человек и, поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находилась означенная квартира, был встречен дворником Мироном Сергеевым. На вопрос последнего — “куда он идет?” — неизвестный, спросив кучера, указал на квартиру № 12, каковой вовсе в доме не имеется, вследствие чего был приглашен в кв. № 5, где и задержан. Когда же было приступлено к производству у него обыска, то он, выхватив из кармана револьвер, сделал шесть выстрелов в задержавших его полицейских чинов, из которых нанес схватившему дуло револьвера городовому Ефиму Денисову опасную для его жизни рану в правый пах и помощнику пристава 1-го участка Александро-Нсвской части Слуцкому контузию груди, с ушибом правого легкого. Обезоруженный и, вследствие описанного сопротивления, связанный неизвестный человек был доставлен в управление с.-петербургского градоначальника, где и оказался крестьянином Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, дер. Гаврилкова Тимофеем Михайловым.

Изложенное удостоверяется показаниями прикомандированного к 1-му участку Александро-Невской части коллежского асессора Рейнгольда, помощника пристава Слуцкого, околоточного надзирателя Зезюкина, городовых Ивана Шлыкова, Ефима Денисова и дворника Мирона Сергеева, а также протоколами обыска у Тимофея Михайлова и судебно-медицинского освидетельствования Слуцкого.

При обыске у Тимофея Михайлова был найден печатный экземпляр высочайшего Манифеста от 1 марта 1881 года о восшествии на Всероссийский престол Его Императорского Величества императора Александра III; на обороте этой бумаги оказались написанные карандашом адреса трех пунктов в городе С.-Петербурге, с означением при каждом известных часов и, между прочим, с указанием кондитерской Исакова, на углу Невского проспекта и Малой Садовой, и с отметкою против этой записи о 4 часах.

Вследствие такого указания в означенной кондитерской в 4-м часу пополудни 3 марта были приведены в известность все лица, оказавшиеся в ней в этот час, причем был задержан сын священника Иван Григорьевич Орлов, назвавшийся мещанином Козыревым, имевший при себе чужой вид на жительство на это последнее имя, а также небольшой кинжал. У него же, по обыску, кроме противоправительственных изданий и рукописей, указывающих на его преступную агитационную деятельность в народе, оказалось два исписанных листа бумаги, в которых говорится о бедственном положении крестьян и рабочих.

Листы эти, по собственному признанию Тимофея Михайлова, оказались писанными его рукою.

О задержанном при вышеприведенных обстоятельствах сыне священника Орлове, заявившем при допросе о принадлежности своей к “социально-революционной партии”, возбуждено и производится особое от настоящего дела дознание.

V

4 марта 1881 года, вследствие заявления дворников дома № 56-8 (графа Менгдена), находящегося на углу Малой Садовой и Невского проспекта, того самого, в котором помещается и вышеупомянутая кондитерская Исакова, о том, что содержатель сырной лавки в подвальном этаже того же дома крестьянин Евдоким Ермолаевич Кобозев скрылся вместе с женою своею Еленою Федоровою, а в самой лавке найдена земля и разные орудия землекопания, местная полиция произвела осмотр означенной лавки, оставленной хозяевами, причем по прибытии на место судебного следователя из жилья, смежного с лавкою, под ближайшим к ней окном был обнаружен подкоп под улицу Малую Садовую.

По осмотру судебным следователем при участии экспертов: генерал-майора Федорова, военного инженера штабс-капитана Родивановского, командира гальванической роты полковника Лисовского и офицеров той же роты: штабс-капитана Линденера и поручика Тишкова как внутренности лавки и смежных к ней помещении, так и самого подкопа, исследованного с помощью поименованных экспертов и нижних чинов гальванической роты, оказалось в общих и наиболее существенных чертах нижеследующее: в самой лавке на прилавке разложены сыры и оставлены разные записки, не имеющие значения по своему содержанию; в стоящих здесь же бочке и кадке, под соломою и за деревянною обшивкою нижней части, задней и боковых стен, сложена земля. В смежном жилье такая же земля найдена под сиденьем дивана и рядом, в подвальных помещениях, девять деревянных ящиков, наполненных землею, и шесть мокрых мешков, в которых, по-видимому, носили землю. В разных местах разбросаны землекопные и минные инструменты, как то: бурав с его принадлежностями, ручной фонарик с лампочкой и прочее. В жилье стена, под первым от входа окном, пробита и в ней открывается отверстие, ведущее в подземную галерею, обложенную внутри досками и простирающуюся на две с лишком сажени до средины улицы. В отверстии оказалась склянка с жидкостью (двухромокислым калием) для заряжения гальванической батареи системы Грене, 4 элемента которой найдены тут же в корзине. От батареи шли по мине проводы, оканчивавшиеся зарядом. По заключению генерал-майора Федорова, заряд этот состоял из системы черного динамита, количеством около двух пудов, капсюля с гремучей ртутью и шашки пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Такая система вполне обеспечивала взрыв, от которого должна была образоваться среди улицы воронка до двух с половиной сажен в диаметре, а в соседних домах были бы вышиблены оконные рамы и могли бы обвалиться печи и потолки. Что же касается до земли, найденной в лавке Кобозева, то, по заключению полковника Лисовского, количество ее соответствует объему земли, вынутой из галереи.

Следствием обнаружено, что называвшие себя супругами Кобозевыми наняли лавку в доме графа Менгден в декабре 1880 г. по контракту за 1 тыс. 200 руб. в год и, переехав в январе, открыли торговлю сыром при такой обстановке, которая скоро обратила на себя внимание многих свидетелей как не соответствовавшая свойствам, образу жизни и внешности обыкновенной торговли и обыкновенных торговцев. Торговля производилась неумело и как бы лишь для виду. Кобозев казался человеком, стоящим гораздо выше своего состояния, жена его обнаруживала привычки, не свойственные жене простого торговца, кроме того, часто не ночевала дома. Вследствие павшего поэтому на лавку Кобозевых подозрения, в лавке их 28 февраля 1881 г. по распоряжению градоначальника местной полицией при участии техника генерал-майора Мравинского произведен был осмотр под видом технических и санитарных целей. Осмотр этот не дал никаких результатов, причем, однако же, по удостоверению свидетелей: Мравинского, пристава 1-го участка Спасской части Теглева и дворника Никифора Самойлова, Кобозев казался смущенным и испуганным. После осмотра 1 и 2 марта Кобозевы поочередно уходили из дома, а 3 марта Кобозев ушел утром, жена же его вечером, после чего они более не возвращались.

Изложенное удостоверяется, кроме показаний Мравинского, Теглева и Самойлова, еще показаниями посещавших лавку Кобозевых: управляющего домом графа Менгдена Георгия Петерсона, дворников Никифора Ульянова и Павла Андреева, околоточного надзирателя Исая Дмитриева, старшего помощника пристава Лерепланда, с.-петербургского 2-й гильдии купца Федора Новикова, содержателя живописно-лакировальной мастерской Ивана Шмидта.

Паспорта, по которым проживали Кобозевы, оказались подложными, а настоящий Евдоким Андреевич Кобозев — безвыездно проживающим в городе Воронеже.

Дальнейшим расследованием было обнаружено, что до переезда своего в лавку на Малой Садовой Кобозевы с 28 ноября 1880 года проживали в доме № 75, на углу Невского проспекта и Новой улицы, в меблированных комнатах Афанасьева, где дочь хозяина Екатерина Афанасьева видела у них на столе сторублевые кредитные билеты, которые они, уходя, оставляли неприбранными.

По показаниям дворников Никифора Самойлова и Никифора Ульянова, в лавку Кобозевых ходили люди, казавшиеся подозрительными. Так, свидетель Самойлов заметил, что двое из этих людей, прошедших мимо него 27 февраля, закрывали свои лица воротниками. Узнав от Самойлова о приходе к Кобозевым одного из этих людей, молодого человека, околоточный надзиратель Исай Дмитриев проследил его от лавки Кобозевых до угла Невского и Малой Садовой, где означенный человек нанял извозчика, так называемого “лихача”, на Вознесенский проспект за один рубль. По словам этого извозчика, крестьянина Федора Гордина, неизвестный дорогой изменил цель своей поездки и приказал ехать в Измайловский полк, где, на углу 1-й роты и Тарасова переулка, остановив извозчика посредине улицы, сошел, бросил ему 3 р. 20 к., повернул в переулок сзади саней и скрылся.

По предъявлении всех четырех обвиняемых по настоящему делу дворникам Никифору Самойлову и Никифору Ульянову, они признали в Андрее Желябове:

первый — положительно, а второй — по сходству, одного из людей, приходивших к Кобозевым 27 февраля.

По предъявлении обвиняемого Тимофея Михайлова околоточному надзирателю Исаю Дмитриеву и извозчику Федору Гордину, они признали в нем большое сходство с тем вышеупомянутым человеком, который 27 февраля, выйдя из лавки Кобозевых, нанял Гордина на Вознесенский проспект, а затем сошел в Измайловском полку.

При производстве упомянутого выше обыска в квартире Желябова и начатого еще утром 1 марта осмотра всего при этом обыске найденного между предметами, находящимися у Желябова, оказались четыре куска сыра, из которых два круга русского зеленого сыра с клеймом “С. А. С.”, один круг русского голландского сыра и один — русского честера. По сличении через экспертов этих сыров с найденными в лавке Кобозева, они оказались тождественными между собою, причем в лавке были и сыры с клеймами "С. А. С.”.

VI

По задержании и привлечении к настоящему дознанию в качестве обвиняемых Николая Рысакова, Андрея Желябова, Софьи Перовской, Геси Гельфман и Тимофея Михайлова, означенным дознанием было обнаружено, что между названными лицами, соединенными друг с другом общностью превратных воззрений и преступной деятельности, существовали близкие отношения, непосредственно предшествовавшие злодеянию и несомненно свидетельствующие о принадлежности их к одному и тому же тайному сообществу, которое, замыслив это злодеяние, привело его в исполнение.

Признаки такового сообщества усматриваются, независимо от изложенных ниже показаний обвиняемых, в следующих данных настоящего дознания:

Вслед за арестом обвиняемого Рысакова были обнаружены две квартиры его: в первой из них, на углу 9-й улицы Песков и Мытнинской, в д. № 32-44, кв. № 17, он нанимал комнату под именем вятского мещанина Макара Егоровича Глазова у коллежского регистратора Ермолина, представив и паспорт на означенное имя; во второй квартире, на углу 5-й улицы Песков и Греческого проспекта, в д. № 6-14, кв. № 18, он проживал под своим собственным именем, нанимая комнату у вдовы надворного советника Ксении Холодковской. В первой из означенных квартир, кроме разных рукописей противоправительственного содержания, были найдены: 1) номера 2-й и 3-й “Народной воли”; 2) рукопись под заглавием: “Объяснительная записка к программе рабочих членов партии "Народная воля"”; 3) печатный экземпляр самой программы и 4) рукопись под заглавием: “Задачи боевой рабочей организации”, содержащая воззвание к “товарищам”, которые приглашаются вести борьбу с правительством путем открытых насильственных действий.

Из показаний хозяек квартир, в которых проживал Рысаков,— Ксении Холодковской и Прасковьи Ермолиной, видно, что у первой из них он жил до 31 января сего года, причем к нему ходил лишь один молодой человек, которого он называл своим товарищем-студентом. Во время проживания Рысакова у Ермолиной его посещали по вечерам, вместе и порознь, 6 человек его знакомых, с которыми он и уходил вместе, возвращаясь домой поздно ночью.

3 марта, по указаниям Рысакова, была обнаружена и квартира того самого неизвестного человека, который умер от повреждений, полученных им при взрыве 1 марта. Под именем виленского мещанина Николая Степановича Ельникова он проживал на Выборгской стороне, по Симбирской улице, в доме № 59, кв. № 22, у квартирной хозяйки Анны Артамоновой.

По осмотру вещей, оставшихся в квартире Артамоновой, в числе их, кроме шести экземпляров “Рабочей газеты”, напечатанных в “Летучей типографии "Народной воли"” и экземпляра упомянутой уже, найденной и у Рысакова “Программы рабочих членов партии”, оказались еще: 1) счет в израсходовании за ноябрь 33 рублей, с надписью внизу: “отчет Федорова” и 2) платок с меткою “Н. И. Р.”.

По предъявлении Артамоновой и служанке ее, солдатской вдове Акулине Смелковой, трупа неизвестного человека, умершего они признали в нем своего жильца Ельникова.

Из показаний Смелковой видно, что Ельников переехал к Артамоновой 15 января 1881 года и вел весьма уединенную жизнь, принимая лишь по вечерам гостей: трех мужчин и двух женщин, из которых один мужчина, высокий и черный, приходил обыкновенно вместе с женщиною с большим лбом, казавшеюся его женою. В ночь на 26 февраля Ельников первый раз ночевал дома;
26-го числа вечером пришли к нему упомянутые мужчина с женщиной и, кроме того, еще другой светло-русый его знакомый, причем пробыли у него до 12 часов ночи; 27 и 28 февраля Ельникова дома не было, а 1 марта он встал раньше обыкновенного, в 8 часов утра, быстро оделся и ушел, после чего уже не возвращался.

По предъявлении Смелковой обвиняемых: Рысакова, Желябова, Софьи Перовской и Геси Гельфман, свидетельница признала в них лиц, приходивших к Ельникову и, в частности: в Рысакове — светло-русого человека, нередко приходившего с высоким черным мужчиною и его спутницею и бывшего у Ельникова с ними же 26 февраля; в Желябове — человека, приходившего к Ельникову не менее трех раз; в Перовской — упомянутую спутницу высокого черного мужчины; в Гельфман — женщину, три раза не заставшую Ельникова дома и в последний раз оставившую ему записку.

По предъявлении свидетельнице трупа Николая Саблина, проживавшего в доме № 5 по Тележной улице под именем Фесенко-Навроцкого и застрелившегося перед обыском в ночь на 3 марта, Смелкова признала в нем высокого черного мужчину, часто приходившего к Ельникову вместе с упомянутою женщиною с большим лбом.

По предъявлении того же трупа Саблина свидетельнице Ермолиной она признала в нем сходство с одним из шести лиц, посещавших Рысакова в ее квартире.

Сверх упомянутых уже выше предметов, найденных по обыскам у Желябова, у Саблина и Гельфман, в доме № 5 по Тележной улице и у Перовской, у них между прочим оказались:

У Желябова—кроме номеров “Земля и воля” и “Народная воля”: 1) несколько прокламаций, в том числе от “исполнительного комитета” по поводу взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года; 2) гектографированная “Программа действия великорусской партии социалистов-федералистов” с объяснительной запиской и 3) шестнадцать экземпляров фотографических групп осужденных государственных преступников.

У Саблина и Гельфман—1) печатная прокламация от “исполнительного комитета” с надписью внизу: “Исполнительный комитет 1 марта 1881 года. Типография "Народной воли". 2 марта 1881 года”, по поводу злодеяния 1 марта, в которой о нем объявляется как о совершившемся уже событии, с изложением его причин и требований, предъявляемых так называемою “социально-революционною партиею” к будущему; 2) многие революционные периодические издания и брошюры на русском языке; 3) два револьвера с принадлежностями и кастет; 4) кусок грифеля с вырезанною на нем печатью московского генерал-губернатора и 5) записка без адреса, подписи и числа, на небольшом клочке бумаги, относящаяся, по-видимому, к организации преступной деятельности “партии”. В записке этой говорится о добывании и присылке револьверов, кинжалов, паспортов, печатей мещанского старосты, о действии силою, и, между прочим, значится: “дело пошло как по маслу, нужна бы женщина, еврейка, для интеллигентной роли; попросите от меня Гесю, не возьмется ли она за это, если нет, то тогда пусть А. М. поручит ей ведение всех дел в Питере, а сама приезжает”.

У Перовской— 1) печатная программа “исполнительного комитета”; 2) два экземпляра печатной программы рабочих членов партии “Народная воля”, 3) 17 экземпляров “приложения” к номеру 2 “Рабочей газеты”; 4) рукопись под заглавием: “Подготовительная работа партии”, содержание которой после введения, трактующего об общих приготовлениях к восстанию, излагается по отделам со следующими заглавиями: а) центральная организация; 6) организации местная и специальная; в) городские рабочие; г) войско; д) интеллигенция и молодежь и е) Европа; 5) листки бумаги с цифрами (по-видимому, шифром) и разными заметками противоправительственного направления; 6) записная книжка с разными чертежами и заметками, представляющими как бы условные слова и знаки.

Кинжал, бывший при Рысакове на месте преступления и полученный им, по его показанию, от Желябова, по внешнему своему виду, имеющимся на нем знакам и выделке, оказался совершенно тождественным с кинжалами, отобранными: 1) у называющего себя харьковским мещанином Иваном Яковенко, арестованного в Петербурге в день задержания Тригони и Желябова и обвиняемого по делу об Александре Михайлове и других так называемых “террористах” и 2) у вышеупомянутого сына священника Орлова, задержанного 3 марта в кондитерской Исакова, по одному из адресов, найденных у обвиняемого Тимофея Михайлова.

VII

Независимо от всех приведенных выше прямых и косвенных доказательств, показания, данные при расследовании настоящего дела Рысаковым, представляя, кроме полного его сознания, еще и важные разоблачения, вполне освещают план, обстановку и самое совершение злодеяния 1 марта 1881 года.

Показания эти, пространно и подробно изложенные Рысаковым собственноручно, при девяти последовательных допросах и в поданном им особо заявлении, касаются, по своему содержанию, нижеследующих главных предметов.

1. Вступление в социально-революционную партию и отношение к ней.

Сочувствие к социально-революционному движению явилось у Рысакова еще до поступления его в горный институт, т. е. до сентября 1879 года, но до января 1881 года участия в активной деятельности партии “Народная воля” он не принимал. С начала учебного (1880-1881) года Рысаков возымел мысль вступить в революционную рабочую организацию, так как сознавал возможность достигнуть каких-либо результатов при единоличном действии. В это же время на квартире студента Урсыновича Рысаков познакомился с Желябовым, называвшимся “Захаром”, знакомство с которым дало возможность ему, Рысакову, расширить и осмыслить свою деятельность среди рабочих. Ввиду успешного сближения Рысакова с рабочими под предлогом обучения их грамоте, в январе 1881 года Желябов привел Рысакова в 7-ю роту Измайловского полка, в квартиру, занятую, по словам Желябова, нелегальными людьми, и там познакомил его с каким-то человеком, который предложил ему вступить в партию членом рабочей организации. Человек этот доставил Рысакову сведения о целях, составе и средствах партии и, между прочим, обещал ему материальную помощь в размере 30 рублей в месяц.

Сближаясь с рабочими под предлогом обучения их грамоте, Рысаков старался организовать рабочие кружки, возбуждая их к открытому восстанию с целью экономического и политического переворота. Как член организации Рысаков бывал на собраниях агитационной группы и раза два или три эти собрания происходили у него. На этих сборищах, где он встречался с Желябовым, обсуждались вопросы чисто социальные и агитационные, а о террористических предприятиях говорилось только как о способе к оживлению рабочего движения и к охранению партии от шпионов, но рассуждения эти носили на себе характер общий, принципиальный и личности для исполнения предприятий еще не намечались.

Не разделяя всех воззрений “Народной воли” и считая ее не знаменем, а партиею, он тем не менее думал, что так как народ, не подготовленный к открытому восстанию, может выйти из своего пассивного положения только в том случае, если во главе его станет смелый и решительный предводитель, какими прежде были самозванцы, то роль эта должна быть выполнена партией “Народная воля”. В состав рабочей организации входили: а) агитационная группа для пропаганды и руководства движением и б) образовавшаяся среди рабочих в феврале 1881 г. по инициативе Желябова боевая дружина рабочих, или террористический отдел, для охранения движения и рабочих от шпионов. Агитационная группа относилась к исполнительному комитету как подгруппа к группе. К агитационной группе принадлежали, кроме него, Рысакова, Желябова и Перовской, человек, назвавшийся “Инвалидом”, и человек, известный ему, Рысакову, под названием “Михаила Ивановича” или “Котика”, которого он признал в предъявленном ему трупе неизвестного, умершего в придворном госпитале и проживавшего под именем Ельникова в доме № 59 по Симбирской улице. Теоррористический же отдел состоял всего из 5-6 человек, а именно: из него, Рысакова, Желябова и Михаила Ивановича, какого-то из “интеллигентных” и, кажется, Тимофея Михайлова.

2. Организация и совершение злодеяния 1 марта, по словам Рысакова, не должны были явиться и в действительности не были прямым делом “террористического” отдела рабочих. Исходя от исполнительного комитета, это преступление было лишь предложено “комитетом” рабочей боевой дружине, причем он, Рысаков, даже думал сначала, что самое посягательство будет совершено кем-либо из членов “комитета”.

Речь о цареубийстве зашла на собраниях террористического отдела, происходивших сначала в квартире Рысакова, а затем в особой конспиративной квартире (Геси Гельфман) по Троицкому переулку; на этой последней квартире недели за полторы до 1 марта Желябов “кликнул клич”, или, другими словами” вызвал добровольцев, желающих совершить новое покушение на жизнь Государя Императора, решенное исполнительным комитетом. После этих собраний состоялось еще одно в каком-то трактире, где снова обсуждался вопрос о покушении; сначала событие, о котором Желябов говорил с Рысаковым в виде предположения, еще до упомянутых собраний представлялось отдаленным, но затем Рысаков стал замечать в Желябове и его товарищах лихорадочную поспешность, которую Рысаков объясняет тем, что состав и силы партии были расстроены только что постигшими ее арестами. На категорическое предложение Желябова совершить покушение Рысаков согласился приблизительно за неделю до 1 марта, после чего вступил в непосредственные сношения с кружком лиц, устроивших посягательство, и был введен в новую конспиративную квартиру по Тележной улице, которая, по словам Желябова, и была нанята исключительно для подготовления цареубийства. На призыв Желябова совершить преступление отозвались, кроме него, Рысакова, еще “Михаил Иванович” и Тимофей Михайлов, а также, по-видимому, и человек, называвшийся “Михаилом”, с которым незадолго перед тем его познакомил Желябов как с “товарищем по делу”. Сверх названных лиц на конспиративной квартире появилась и Перовская, с которою Желябов познакомил его, Рысакова, еще в начале зимы, причем Рысаков принял тогда же участие, вместе с “Михаилом Ивановичем”, в постоянном и правильном наблюдении за выездами Государя Императора, которое было организовано Перовскою. На конспиративной квартире по Тележной улице собирались добровольцы, т. е. он, Рысаков, “Михаил Иванович”, Тимофей Михайлов и “Михаил”. Здесь же Рысаков видел Гесю Гельфман, а также человека, признанного им в предъявленном ему трупе Саблина. На первое же собрание, вслед за Желябовым, явился человек, которого называли “техником” и который подробно объяснял устройство метательных снарядов по принесенным им образцам. 28 февраля он, Рысаков, “техник”, Тимофей Михайлов и “Михаил Иванович” ходили за город в пустынное место, за Смольным монастырем, пробовать образец снаряда; снаряд этот был брошен Тимофеем Михайловым и удачно разорвался. Оттуда участники задуманного преступления отправились на конспиративную квартиру для получения каких-то указаний от Желябова, который, однако же, не пришел, причем, кажется, Гельфман сказала, что если он не придет, “то значит занят”. На другой день, 1 марта, в 9 часов утра, согласно состоявшемуся накануне уговору, все вновь сошлись на конспиративной квартире для получения снарядов и необходимых указаний. Здесь были: он, Рысаков, Тимофей Михайлов, “Михаил Иванович” и “Михаил”. Вскоре пришла Перовская и принесла с собою узел со снарядами, в котором их было не больше двух; она сообщила об аресте Желябова и объяснила, что, несмотря на работу в течение всей ночи, не успели приготовить предположенного прежде количества снарядов. “Может быть, и еще принесут,— сказала Перовская,— нужно довольствоваться малым”. Затем явился “техник” и, как кажется Рысакову, также принес снаряды. Все указания для совершения злодеяния были даны Перовской, которая начертила на конверте план местности и каждому из участников указала на нем назначенный ему пункт. При этом состоялось следующее распределение: на Малой Садовой имел произойти взрыв при проезде государя, а лица, вооруженные метательными снарядами, были расставлены поблизости. Он, Рысаков, должен был стать у Екатерининского сквера, а “Михаил” на углу Невского проспекта и Малой Садовой. На противоположном конце этой улицы, на углу Б. Итальянской, близ Манежной площади, как на опаснейшем месте, должны были поместиться лица, более друг с другом знакомые, более опытные и с лучшим революционным прошлым; здесь могли стать “Михаил Иванович” и Тимофей Михайлов. При взрыве на Малой Садовой, где, по словам Перовской, государя “уже ждут”, все лица со снарядами должны были, на случай неудачи, спешить к месту взрыва. В случае же, если бы Государь Император не проследовал по Малой Садовой, то свидание с Перовской было условлено на Михайловской улице, где она должна была подать знак о том, что следует идти на Екатерининский канал и здесь ждать возвращения государя в Зимний дворец после обычного посещения им Михайловского дворца. Когда же оказалось, что Государь Император проследовал в манеж не по Малой Садовой, а из манежа, после посещения Михайловского дворца направился по Екатерининскому каналу, то он, Рысаков, придя по сигналу Перовской на набережную этого канала, бросил свой снаряд, завернутый в платок, под ноги лошадям ехавшей ему навстречу императорской кареты, после чего и был задержан. Тут же на набережной он, как ему кажется, видел перед собою на далеком расстоянии “Михаила Ивановича”.

3. Стараясь объяснить причины, побудившие его решиться на цареубийство, Рысаков показал, что партия “Народная воля” считает террор одним из средств предпринятой ею политической борьбы; во-первых, для охранения революционного движения; во-вторых, для того, чтобы доказать народу силу и тем “высоко держать свое знамя и доставить ему обаяние”; в-третьих, как ответ на строгие репрессивные меры правительства. Этими же соображениями обусловливалась и решимость партии стремиться к цареубийству. Не разделяя их в целом их составе и не сочувствуя террору вообще как постоянному средству борьбы, он. Рысаков, однако же, видел в терроре, и в особенности в посягательстве на жизнь ныне в Бозе почившего монарха, в данное время единственный, по его мнению, выход из общего натянутого и тягостного положения, единственное средство создать новые, удобнейшие условия жизни и деятельности социалиста как деятеля во имя блага народа. “Социалист,— заявляет обвиняемый,— если образно выразиться, носил свое право в дуле револьвера”. В частности, со своей собственной точки зрения, он, Рысаков, видел в удачном цареубийстве средство: 1) прекращения вообще террора, уже ненужного при новом строе; 2) свободное развитие мирной социалистической пропаганды; 3) устранение экономических причин, могущих вызвать кровавый деревенский, аграрный террор, направленный против ближних врагов крестьянства, или бесформенный народный бунт, недоступный руководству партии и притом столь страшный по своим последствиям, что, по подлинным словам Рысакова, даже “мы, закоренелые злодеи, и те пугались его”, и, наконец, 4) устранения непримиримо враждебного отношения верховной власти к социалистам. В силу всего этого он, по справедливому выражению Желябова, действительно рвался на цареубийство. Таким образом, он, Рысаков, выступив, по предложению Желябова, добровольцем для совершения посягательства на жизнь Государя Императора, в сущности совершенно расходился со своей партией во взглядах на значение и цели этого деяния, посредством которого он хотел вызвать при изменившихся условиях внутренней политической жизни всей страны переход от несочувственной ему исключительно политической борьбы к более согласной с его убеждениями мирной экономической борьбы за истинные, чуждые посторонней примеси, социалистические начала. Потому, давая Желябову согласие на преступление 1 марта, он поступал не как слепое орудие, а, по его выражению, “по чистой совести, побуждениям своей души и сердца”.

В разъяснении прошедшей жизни и личной обстановки Рысакова дознанием обнаружены некоторые характеристические данные, а именно: сын управляющего лесопильного завода Громова в Вытегорском уезде Олонецкой губернии Рысаков родился 2 мая 1861 года, а в 1874 году поступил в Череповецкое реальное училище, где успешно окончил курс в 1878 году и затем поступил в Горный институт, от которого, по крайней бедности, неоднократно получал единовременные пособия в 30-50 рублей, в том числе деньги для внесения платы за слушание лекций и на практические занятия. Кроме того, он получал еще из конторы Громова по 30 рублей в месяц за счет своего отца. В декабре 1879 года, по арестовании государственного преступника Степана Ширяева, Рысаков с товарищем своим Коновкиным явился на квартиру Ширяева требовать выдачи оставшихся после него вещей, вследствие чего и был задержан, причем оказалось, что перед этим Рысаков жил на одной квартире с обвиняемой по одному с Ширяевым делу Анною Долгоруковою. В декабре 1880 года был произведен обыск у заподозренного в политической неблагонадежности рабочего Ивана Гаврилова, у которого проживал и Рысаков. Это обстоятельство, по объяснению Рысакова, и побудило его во избежание ареста перейти на так называемое “нелегальное” положение, т. е. проживать по чужому паспорту на имя Глазова. С того же времени, приблизительно с января 1881 года, он окончательно примкнул к социально-революционной партии и стал через Желябова получать содержание из ее фонда по 30 рублей в месяц. За неделю до перевода его на нелегальное положение Желябов, заявив ему о крайней недостаточности средств социально-революционной партии, просил его достать денег, вследствие чего Рысаков, под предлогом практических занятий, взял у кассира Громова свое содержание за три месяца вперед, из которого и передал Желябову около 50 рублей.

По отзывам свидетелей, знавших Рысакова в Череповецком реальном училище и в Горном институте, он учился усердно и вел весьма скромную жизнь. По показанию свидетельницы Ермолиной, Рысаков, обыкновенно встававший после ночных отлучек весьма поздно, 1 марта встал рано и, в противоположность своей всегдашней угрюмости, казался особенно веселым и разговорчивым. На вопрос Ермолиной, куда он собрался так рано, Рысаков, уходя, отвечал: “служба”, а на замечание ее, что сегодня воскресенье и нигде присутствия нет, обвиняемый сказал, что он идет в гости и что это — “все равно служба”.

Обвиняемый Андрей Иванович Желябов, признавая фактическую сторону приписываемых ему преступных деяний и сообщая некоторые подробности об организации социально-революционной партии, объяснил, что служит делу народного освобождения и принадлежит к партии “Народная воля”, которая считает уничтожение правителей одним из средств активной борьбы для достижения своих целей. Состоя агентом третьей степени при исполнительном комитете, т. е. пользуясь его полным доверием, он получил от комитета поручение организовать посягательство на жизнь Государя Императора. Для этой цели из всех боевых дружин партии, которых в распоряжении комитета имеется несколько, и в том числе боевая рабочая дружина, были вызваны “добровольцы”. Из числа ответивших на этот призыв 47 человек он, Желябов, выбрал наиболее, по его мнению, пригодных, в том числе и Рысакова, которого он считал одним из самых преданных революционному делу деятелей, но которому, однако же, он, Желябов, отводил лишь место пособника, для выправки из него самостоятельного бойца на будущее время. Не сообщая об этом Рысакову, обвиняемый заставлял его переживать самые серьезные ожидания. Тем не менее влияние его, Желябова, под которым в известной степени находился Рысаков, не исключало его самобытного развития и таковой же деятельности. Для совершения цареубийства были избраны метательные снаряды. Тимофей Михайлович в этом деле не принимал никакого участия. Что же касается до него, Желябова, то арест помешал ему принять физическое участие в посягательстве на жизнь Государя Императора, нравственное же его участие было полное.

2 марта обвиняемый Желябов прислал на имя прокурора С.-Петербургской судебной палаты заявление, в котором, высказывая свою совершенную солидарность с Рысаковым и требуя, по его выражению, “приобщения его, Желябова, к делу 1 марта”, объясняет, что он многократно покушался на жизнь ныне в Бозе почившего Государя Императора и не принял физического участия в преступлении 1 марта лишь по “случайности”. Далее, восхваляя Рысакова, он выражает опасение, что правительство за недостатком формальных улик против него, “ветерана революции”, предпочтет “внешнюю законность внутренней справедливости”, во избежание чего он, Желябов, и просит о привлечении его к настоящему делу.

Из имеющихся в деле сведений о личности и прошлом Желябова, которого умерший, обвиняемый по делу о так называемых террористах Гольденберг характеризует как личность “в высшей степени развитую и гениальную”, оказывается, что Желябов в 1872 году был исключен из Новороссийского университета за беспорядки, затем судился по делу о революционной пропаганде и по оправдании, по собственному его показанию, проживал под разными именами в разных местах на средства из фонда народа.

Обвиняемая Софья Львовна Перовская, признавая как принадлежность свою к партии “Народная воля”, так и свое участие в посягательстве 1 марта 1881 года, показала, что она занимается революционною деятельностью, а средства к жизни получает частью из фонда партии. Получив домашнее образование и поступив в 1869 году на Высшие женские курсы при 5-й С.-Петербургской мужской гимназии, она в 1870 году оставила родительский дом и после некоторого подготовления сделалась народною учительницей, а в 1872 году примкнула к революционному движению, причем несколько раз подвергалась аресту и судилась по делу о революционной пропаганде в Империи. В 1878 году она была вновь арестована и подлежала административной высылке в Олонецкую губернию, но с пути следования скрылась и с тех пор жила “нелегально” под разными фамилиями и по подложным видам на жительство. В июне 1880 года под фамилией Войновой она поселилась в Петербурге в доме № 17-18 по 1-й роте Измайловского полка вместе с своею знакомою, настоящей фамилии которой она назвать не желает и которая проживала под фамилией Сипович. В сентябре к ней на квартиру вместо уехавшей Сипович переехал Желябов. Как член партии “Народная воля” и агент исполнительного комитета, она знала обо всем происходившем в террористической отрасли деятельности этой партии и принимала непосредственное участие как в приготовлениях к преступлению 1 марта и в происходивших по поводу его совещаниях между соучастниками, так и в самых действиях по исполнению замысла. Уже за несколько времени до 1 марта она вместе с другими лицами следила за обычными выездами Государя Императора и затем участвовала в состоявшемся 28 февраля соглашении действовать именно 1 марта. Подкоп по Малой Садовой был устроен на случай проезда государя по этой улице. Независимо от этого подкопа предстояло еще действие метательными снарядами, часть коих, именно два, она, Перовская, утром привезла в дом № 5 по Тележной улице в квартиру, хозяевами которой были застрелившийся в ней перед обыском человек (Саблин) и Геся Гельфман. Своих снарядов в означенной квартире не было, но откуда они были принесены туда обвиняемой, а также сколько их всех было, считая в том числе и снаряды, принесенные другими, она объяснить не желает. По спешности дела и краткости срока, истекшего со времени принятого накануне решения совершить преступление 1 марта, не могло быть приготовлено большого количества снарядов, о чем она, Перовская, и объяснила своим соучастникам по приезде своем на квартиру по Тележной улице утром названного дня. Здесь же при окончательном распределении участия каждого она нарисовала на конверте, найденном при обыске в квартире Саблина и Гельфман, план местности, на котором и объяснила лицам, отправлявшимся со снарядами, где они должны были находиться. Сколько их было, она сказать не желает, равным образом не желает и назвать их, кроме Рысакова, также получившего снаряд. По заранее составленному плану, отправив на условленные места лиц, вооруженных снарядами, обвиняемая также отправилась на место действия, причем находилась на углу Большой Итальянской улицы и Михайловской площади для того, чтобы наблюдать за направлением пути, принимаемым Государем Императором. Увидя, что Его Величество, не проехав по Малой Садовой и таким образом благополучно миновав устроенный на ней подкоп, направляется из манежа в Михайловский дворец, а затем имеет следовать по Екатерининскому каналу, она, Перовская, пошла по Михайловской улице, где встреченным ею лицам со снарядами, в том числе и Рысакову, подала, молча, сморкаясь в платок, условный сигнал, означавший, что нужно идти для действия на Екатерининский канал. Сама же она снаряда при себе не имела, так как такового для нее в этот день не достало. Подав сигнал, обвиняемая вышла на Невский проспект и затем по Казанскому мосту обошла на противоположную сторону Екатерининского канала для того, чтобы оттуда наблюдать за действием метательных снарядов. Во время обоих взрывов она находилась на противоположной стороне Екатерининского канала и по совершении их удалилась.

Что же касается до мотивов своей преступной деятельности в составе партии “Народная воля”, то Перовская дала им следующее объяснение: стремясь к поднятию экономического благосостояния народа, а также уровня его нравственного и умственного развития, члены партии с целью пробудить в народе общественную жизнь и сознание его гражданских прав стали селиться в разных местностях среди народа для пропаганды. Когда же правительство ответило на это рядом репрессивных мер и тем сделало такую постановку деятельности невозможною, партия, после долгого колебания, была вынуждена перейти к политической борьбе против существующих государственных форм как главного препятствия к достижению целей партии. Большинство партии не сочувствовало этой борьбе, порицало ее, но она тем не менее была предпринята и притом, главным образом, посредством террористических актов. Упорство же в покушениях на жизнь в Бозе почившего Государя Императора было вызвано убеждением, что усопший государь никогда не изменит ни своего отношения к партии, ни своей внутренней политики.

Кроме вышеприведенных, сообщенных самой обвиняемой Перовской сведений о ее прошлом, из дела видно:

1) что в 1871 году Софья Перовская, бывшая тогда 18-ти лет от роду, привлекалась к дознанию о Николае Гончарове и тайном кружке, в состав которого входили, кроме Гончарова, обвинявшиеся впоследствии в государственных преступлениях Натансон, Чудновский, Чайковский и др.;

2) что по делу о преступной пропаганде в Империи Перовская привлекалась к суду по обвинению в принадлежности к тайному преступному кружку “чайковцев”, образовавшемуся в 1873 году, но была оправдана.

Обвиняемая Геся Мироновна Гельфман, не признавая себя ни в чем виновной, первоначально отказалась дать какие-либо объяснения как по содержанию предъявленных к ней обвинений, так и вообще по обстоятельствам настоящего дела, а затем, на допросе 12 марта сего года, по признании ее свидетелем Усманом Булатовым за личность, жившую в доме № 27-1 по Троицкому переулку под именем Николаевой, показала, что она действительно жила в этой квартире, которая была конспиративною, с человеком, называвшимся ее мужем, Андреем Николаевым; настоящего же имени его она сказать не желает. Здесь бывали у них Желябов, Перовская и человек, умерший 1 марта в придворном госпитале, известный ей, Гельфман, под именем “Михаила Ивановича” или “Котика”. Здесь же у Гельфман и ее сожителя помещалась тайная типография “Рабочей газеты”, первый номер которой, а также “Программа рабочих членов партии” и были ими напечатаны, причем она, Гельфман, исполняла обязанности наборщицы. “Рабочую газету” она сама раздавала между рабочими. Желябов был сотрудником этой газеты, печатание которой у них в квартире прекратилось недели за две до переезда обвиняемой из Троицкого переулка, когда все принадлежности типографии были куда-то увезены от них. После того как называвшийся мужем ее Николаевым был, по выражению Гельфман, “отозван по делу”, она вместе с Саблиным, который под именем Фесенко-Навроцкого назывался также ее мужем, переехала в дом № 4 по Тележной улице.

По имеющимся в деле сведениям, Геся Гельфман была осуждена в 1877 году по делу о распространении книг преступного содержания в губерниях Московской и других и приговорена Особым присутствием Правительствующего Сената за принадлежность к преступному тайному сообществу (по 2 отд. ст. 250 Уложения о наказаниях) по лишении всех особенных прав и преимуществ к заключению в рабочем доме на два года. Приговор этот был обращен к исполнению, причем срок содержания Гельфман в рабочем доме истек 7 марта 1879 г.

Обвиняемый Тимофей Михайлов, отказываясь отвечать на большую часть предложенных ему вопросов, между прочим, и на вопросы о предметах обвинения, признал свою принадлежность как к той части русской социально-революционной партии, которая придерживается террористического направления, так, в частности, и к боевой рабочей дружине, имеющей, по его словам, целью охранять рабочих от их врагов, например, от шпионов, а также подвергать избиению нелюбимых рабочими мастеров. Дружину эту обвиняемый называет “террором”. 3 марта он пришел в дом № 5 по Тележной улице по приглашению своего товарища, назвать которого не желает. Все, что в показаниях Рысакова относится до него, Михайлова, он признает ложью. Перед задержанием своим он проживал на углу Дегтярной и 5-й улицы Песков, в доме № 33-14, под именем и по паспорту черниговского мещанина Сергея Лапина.

По собранным при дознании сведениям, Тимофей Михайлов, по прозвищу Махров, ремеслом котельщик, прибыл в С.-Петербург с родины лет шесть тому назад и затем работал на разных заводах, причем, по удостоверению сына дьячка Александра Беличева, работавшего вместе с Михайловым на заводе Фридланда, Михайлов уже года полтора тому назад, по-видимому, принадлежал к тайному сообществу или кружку рабочих, в котором читались запрещенные брошюры и газета “Земля и воля”. По показанию брата Тимофея Михайлова, Григория Михайлова, он жил вместе с братом в начале февраля на заводе, бывшем Макферсона, где Тимофей Михайлов проработал всего полтора дня и затем, взяв свой паспорт, ушел, после чего брат его уже более не видел.

VIII

Сверх вышеизложенных предметов настоящего дела, на обвиняемых Андрея Ивановича Желябова и Софью Львовну Перовскую падает еще обвинение в участии вместе с другими лицами: на первого — в покушении на жизнь Священной Особы Его Императорского Величества, произведенном 18 ноября 1879 года близ города Александровска Екатеринославской губернии, а на вторую—в таком же покушении, совершенном 19 того же ноября близ города Москвы, на линии Московско-Курской железной дороги.

1. К изобличению Желябова в вышеуказанном преступлении служат следующие дознания:

Привлеченный к дознанию по обвинению в убийстве харьковского губернатора князя Кропоткина, совершенном 9 февраля 1879 г. в городе Харькове и в покушении на жизнь Священной Особы Государя Императора, совершенном 2 апреля 1879 г., сын купца Григорий Гольденберг, ныне умерший, в показании своем, данном в мае 1880 года, между прочим, объяснил, что во второй половине июня месяца 1879 года в городе Липецке Тамбовской губернии состоялся общий съезд деятелей социально-революционной партии в России для пересмотра программы народнической партии и совещания о мерах противодействия строгим правительственным распоряжениям. В числе лиц, собравшихся в Липецке в количестве около 15 человек, на съезде этом был крестьянин Андрей Иванович Желябов, проживавший в то время под именем Чернявского. Совещания Липецкого съезда привели к решению предпринять целый ряд покушений на жизнь Священной Особы Государя Императора, и между прочим — произвести взрыв полотна железной дороги близ города Александровска Екатеринославской губернии во время следования императорского поезда по пути из Крыма. По словам Гольденберга, в двадцатых числах сентября месяца 1879 г. в город Харьков прибыли: некто Кошурников и Андрей Пресняков (ныне казненный), которые привезли с собою около трех пудов динамита и проволоку для употребления их при взрыве близ города Александровска; в то же время в городе Харькове устраивали сходки для обсуждения вопроса о способе осуществления этого посягательства на жизнь Государя Императора. Здесь Гольденберг и Желябов (под именем Борисова), доказывая на сходках необходимость террористического образа действий, подготовляли все нужное для приведения в исполнение своего преступного умысла.

Из числа лиц, участвовавших на сходках,—Желябову, Якимовой (то же Баска) и ныне осужденным Тихонову и Складскому было поручено произвести взрыв под императорским поездом в городе Александровске, куда Желябов после этого и отправился под именем купца Черемисова. В октябре же месяце 1879 г., как удостоверили спрошенные при дознании свидетели—мещане Тимофей и Марья Бовенко, в г. Александровск приехал молодой человек, назвавшийся ярославским купцом Черемисовым, и стал хлопотать об отводе ему участка земли для устройства кожевенного завода. Получив разрешение Думы на устройство этого завода, он выбрал себе участок земли близ полотна железной дороги, но в отводе этого участка ему было отказано, после чего он указал другой участок, вблизи селения Вознесенки, в стороне, противоположной от железной дороги. В конце октября месяца Черемисов (Желябов) поселился в доме мещан Бовенко с какою-то женщиною, которую он называл своей женой; с этого времени у него стали появляться новые лица, из коих двое оставались и жили у него, один — около месяца, а другой — несколько дней; постоянно говоря со своими хозяевами и соседями о своем намерении устроить кожевенный завод, он, однако же, не принимал никаких мер к его устройству; в половине ноября месяца выехала из города Александровска женщина, называвшая себя женою Черемисова, а в двадцатых числах ноября уехали оттуда Черемисов и находившиеся с ним в сношениях два лица; при этом Черемисов наскоро продал имеющихся у него лошадей и телегу и оставил в доме Бовенко всю мебель. По справке в Ярославской мещанской управе, паспорт, предъявленный Черемисовым в Александровском уездном полицейском управлении, оказался подложным.

Указанные Гольденбергом как бывшие, кроме Желябова, участниками злодейского покушения на жизнь Государя Императора в городе Александровске, Андрей Пресняков, Яков Тихонов и Иван Окладский сознались в этом преступлении и были осуждены за это приговором С.-Петербургского военного окружного суда, состоявшегося в октябре 1880 года; Якимова же осталась неразысканною. Из показаний упомянутых осужденных, а также из протокола осмотра места закладки ими динамитной мины видно, что два медных цилиндра с динамитом и другие приспособления для работ по устройству взрыва были заблаговременно привезены кем-то из злоумышленников в город Александровск, в квартиру Бовенко. В течение двух ночей производилась работа по укладке проволоки от грунтовой дороги, идущей от города Александровска в окрестные селения, к полотну железной дороги, на четвертой версте от города, по пути к станции Лозовой; затем последовала самая закладка двух цилиндров с динамитом под шпалы, где они были уложены один от другого на расстоянии 23 сажен; проволока, проложенная от проезжей дороги до обрыва, спускалась в овраг и затем, поднимаясь на насыпь железнодорожного пути вышиною в 11 сажен, соединялась там с заложенными под шпалы цилиндрами, а от них шла к ближайшему цинковому листу, который сообщался со вторым листом, уложенным в 7 саженях от проезжей дороги и, в свою очередь, соединявшимся проволокою с аппаратом, помещенным в телеге в момент неудавшегося взрыва. 16 ноября Пресняков, поселившийся в г. Симферополе для получения сведений о времени выезда Государя Императора из Крыма, приехал в г. Александровск и сообщил своим единомышленникам, что Государь Император последует через г. Александровск 18-го числа того же месяца. В этот последний день, часов в 9 утра, Тихонов, Желябов, Окладский и Пресняков, поместив в телегу аппарат, поехали к тому месту, где у них были заложены минные проволоки, и здесь Окладский, вынув из земли концы проволоки, передал их Желябову; когда императорский поезд вышел со станции и несколько вагонов его прошли уже над тем местом, где была положена мина, по сигналу Окладского: “Жарь” — Желябов сомкнул цепь, но, по неизвестной причине, взрыва не произошло и императорский поезд проследовал благополучно мимо злоумышленников. По исследовании цилиндров, найденных по указанию осужденного Тихонова под шпалами, эксперт генерал-майор Федоров нашел, что цилиндры эти представляют собой две мины, снаряженные магнезиальным динамитом и снабженные электрическими запалами, причем один цилиндр сполна наполнен динамитом, а другой — только до половины. Спрошенный в качестве обвиняемого, по задержании его 27 февраля в Петербурге, Желябов объяснил, что как член социально-революционной партии он для осуществления идеи уничтожения правителей и по поручению исполнительного комитета организовал покушение близ г. Александровска и принимал в осуществлении его непосредственное участие.

2. Обстоятельства покушения 19 ноября 1879 года на линии железной дороги представляются, как выяснено дознанием, в следующем общем виде:

19 ноября 1879 года в одиннадцатом часу вечера на третьей версте от Московско-Курской железной дороги, во время следования в Москву поезда с императорскою свитою был произведен взрыв полотна железной дороги, вследствие чего произошло крушение поезда, в котором злоумышленники, очевидно, предполагали присутствие в Бозе почившего Государя Императора. По удостоверению управляющего Московско-Курской железной дорогой и помощника начальника первой дистанции Потемкина, входившие в состав этого поезда два паровоза и первый багажный вагон оторвались, один багажный вагон повернулся вверх колесами и восемь вагонов сошли с рельсов с более или менее значительными повреждениями, но при этом ни лица, следовавшие на поезде, ни посторонние лица не понесли никаких повреждений.

При осмотре места взрыва было обнаружено, что он был произведен посредством мины, заложенной под полотно железной дороги и проведенной из нижнего этажа дома, расположенного в 20 саженях от железнодорожного пути и купленного незадолго перед тем личностью, именовавшей себя саратовским мещанином Сухоруковым; из нижнего этажа этого дома была выведена имевшая вид трехгранной призмы галерея размером 0,37 сажени в основании и 0,5 сажени в высоту, обшитая в основании и по бокам досками; при осмотре упомянутого дома оказалось, что взрыв был произведен при посредстве спирали Румкорфа, находившейся в сундуке, стоявшем в верхнем этаже, и гальванической батареи, помещенной в сарае. Два проводника, покрытые слоем земли, шли от батареи по двору до стены дома и затем поднимались по плинтусам во второй этаж, где они, соединившись со спиралью Румкорфа, спускались по стене в нижний этаж дома и затем вступали в галерею, ведущую к мине, заложенной на глубине около двух сажен под рельсами. Около батареи, в сарае, имелось отверстие, чрез которое можно было удобно наблюдать за железнодорожным путем.

По заключению экспертов, на устройство означенного подкопа потребовалось не менее 20 дней, причем работа эта, по их мнению, производилась не менее чем двумя, а скорей и большим числом лиц; самый взрыв был произведен одним из взрывчатых составов, относящихся к группе содержащих в себе нитроглицерин

Допрошенными при дознании свидетелями: Анной Трофимовой, вдовой купца Матреной Суровцевой, крестьянином Алексеем Морозовым, мещанкой Александрой Кузьминой, Василием Кононовым, Ириной и Иваном Седоковыми удостоверено, что Сухоруков появился в Москве в первых числах сентября месяца 1879 года с женщиной, именовавшейся его женою; первоначально он поселился в доме Кузьмина, у Чистых прудов, в Кривом переулке, а 13 сентября приобрел покупкою дом у мещанина Кононова при посредничестве мещанки Трофимой; 19 сентября он переехал в этот дом и, удалив оттуда жильцов под предлогом необходимых в доме переделок, приступил к вырытию в нижнем этаже дома погребной ямы. После того, окна нижнего этажа были наглухо заколочены, двери же заперты, а в дом были привезены доски и железные трубы, найденные впоследствии в минной галерее. Сухоруков оставался в Москве вместе с жившей с ним женщиной до взрыва императорского поезда, а вслед за взрывом оба они скрылись.

Дознанием обнаружено, что по подложному паспорту на имя Сухорукова проживал архангельский мещанин Лев Николаевич Гартман, скрывающийся в настоящее время за границей; проживающая же с Гартманом женщина, именовавшая себя его женою, была признана свидетельницей Марьей Соловьевой в предъявленном ей фотографическом снимке обвиняемой Софьи Львовны Перовской.

По предъявлении того же снимка свидетельницам Ирине Седовой, Анне Трофимовой и Екатерине Григорьевой, они показали, что изображенная на этом снимке личность очень похожа на женщину, называвшую себя женою Сухорукова.

Участие Перовской в устройстве подкопа и взрыва под полотном Московско-Курской железной дороги выяснилось, главным образом, из показаний обвинявшегося в государственных преступлениях, ныне умершего сына купца Григория Гольденберга, который по задержании его 14 ноября 1879 года на станции железной дороги Елизаветград признал себя виновным в приготовлениях к означенному взрыву и указал своих соучастников в этом посягательстве на жизнь Государя Императора. По показанию Гольденберга, в половине октября 1879 г. в город Харьков приехал участвовавший в Липецком съезде и ныне осужденный государственный преступник Степан Ширяев и, сообщая о подробностях преступления, предположенного в Москве, объяснил, что там на имя Сухорукова куплен уже дом, из которого ведется галерея под полотно железной дороги при участии: Гартмана, студентов Гришки и Арончика, Тимофея Михайлова и Софьи Перовской, именовавшей себя Мариной Семеновой — женой Сухорукова. Вследствие этих сведений, Гольденберг приехал в Москву и, присоединившись к кружку названных лиц, принимал участие в работах по устройству подкопа; в то время между ними уже было решено, что для самого производства взрыва должны остаться в доме Сухорукова Ширяев и Перовская, а остальные участники должны были выехать оттуда накануне прибытия в Москву императорского поезда; Перовской было поручено наблюдать у полотна железной дороги за приближением поезда, а Ширяеву—сомкнуть цепь по сигналу, данному Перовской, которая очень гордилась возложенным на нее поручением.

Ширяев, задержанный в декабре месяце 1879 года в Петербурге, подтвердил сущность приведенных выше объяснений Гольденберга и добавил, что перед самым проездом Государя Императора состоявшееся у них решение о распределении занятий при взрыве было изменено, причем вместо него, Ширяева, в доме остались для производства взрыва Гартман и Перовская.

Обвиняемая Софья Перовская на допросе при дознании по настоящему делу объяснила, что действительно осенью 1879 года она под именем жены Сухорукова — Марины Семеновой поселилась вместе с этим последним в доме, купленном им в Москве, в Рогожской части, и проживала там во все время ведения подкопа под полотно Московско-Курской железной дороги; 19 ноября она вышла из дома около 10 часов вечера, а в момент взрыва находилась дома с целью отвлечь подозрение полиции, если бы последняя явилась к ним в это время, в сарае же в момент взрыва для соединения батареи было другое лицо, имени которого она назвать не желает.

IX

Изложенные обстоятельства совершенного 1 марта сего года злодейского посягательства на жизнь Священной Особы Государя Императора несомненно указывают на непосредственную и тесную связь его с рядом покушений на таковое же злодеяние, совершенных в последнее время тайным сообществом лиц, именующих себя членами русской социально-революционной партии. Сформировавшаяся около лета 1879 года, как обнаружено при расследовании в ноябре 1880 года в С.-Петербургском военном окружном суде дела об осужденных им 16 государственных преступниках, в так называемую “террористическую фракцию”, она поставила себе задачею стремиться к ниспровержению существующего государственного строя путем политической борьбы, вернейшим средством которой, по ее воззрениям, должны были служить повторяемые, в случае неудачи, покушения на цареубийство. Плодами такой решимости явились последовательные покушения на жизнь Его Императорского Величества:

18 ноября 1879 года близ Александровска Екатеринославской губернии; 19 того же ноября близ города Москвы, на линии Московско-Курской железной дороги, и, наконец, 5 февраля 1880 года, посредством взрыва в Зимнем дворце. В печатных объявлениях от исполнительного комитета, появляющихся после каждого из этих покушений, злоумышленники не только провозглашали совершение их от имени своей так называемой партии, но и дерзостно заявляли о твердом намерении своем продолжать дело крови, бунта и цареубийства.
Злодейское преступление 1 марта было новым и тягчайшим звеном в кровавой цепи злодеяний русской социально-революционной партии. В этом с очевидностью убеждают как совокупность всех вышеприведенных данных, так и содержание двух упомянутых выше прокламаций по поводу злодеяния 1 марта 1881 года: 1) “От исполнительного комитета” от 1 марта и 2) “От рабочих членов партии "Народная воля"” от 2 марта, напечатанных, как значится в них: первая — 2 марта в типографии “Народной воли”, а вторая — 3 марта в “Летучей типографии” того же названия. В обоих листках заявляется, что злодеяние совершено социально-революционной партией: двумя агентами исполнительного комитета по его постановлению, как значится в первом листке, или вообще “социалистами”, как выражено во втором. Затем, в прокламациях, из которых первая изложена весьма сбивчиво и неясно, а вторая представляет очевидную подделку под простонародный язык, о преступлении, обагрившем русскую землю царственной кровью, говорится как о средстве для достижения целей партии, заключающихся, насколько можно убедиться из прокламации, в насильственном ниспровержении существующего государственного, общественного и экономического строя.

На основании вышеизложенного, тихвинский мещанин Николай Иванович Рысаков, 19-ти лет; крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, Петровской волости, села Николаевки Андрей Иванович Желябов, 30-ти лет; дворянка Софья Львовна Перовская, 27-ми лет; крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда. Ивановской волости, деревни Гаврилкова Тимофей Михайлов, 21-го года, и мозырская, Минской губернии, мещанка Геся Мироновна Гельфман, 26-ти лет, обвиняются:

Во-первых, в том, что вступили в тайное сообщество, именующее себя русской социально-революционной партией, имеющее целью ниспровергнуть, посредством насильственного переворота, существующий в Империи государственный и общественный строй, причем преступная деятельность этого сообщества проявилась в ряде посягательств на жизнь Священной Особы Его Императорского Величества, убийстве и покушении на убийство должностных лиц и вооруженных сопротивлений властям.

Во-вторых, в том, что, принадлежа к означенному сообществу и действуя для достижения его целей, согласились между собою и с другими лицами лишить жизни Его Императорское Величество Государя Императора, во исполнение какового умысла: а) из подвальной лавки в доме гр. Менгдена № 56-8 по Малой Садовой, заведомо для названных обвиняемых, был проведен подкоп под означенную улицу с устроенным в нем аппаратом для взрыва динамита при проезде Государя Императора и б) 1 марта 1881 года при проезде Его Императорского Величества, ныне в Бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича по набережной Екатерининского канала, Рысаков бросил метательный взрывчатый снаряд под императорскую карету, последствием чего был взрыв, после которого произошел другой такой же, произведенный с той же целью другим соучастником означенного сообщества и причинивший Государю Императору тяжкие поранения, повлекшие за собою кончину Его Императорского Величества, причем при составлении упомянутого злоумышления и приготовлениях к нему: Желябов, умыслив таковое, согласил на него Рысакова и управлял приготовительными к злодеянию действиями; Перовская, по задержании Желябова 27 февраля, руководила не только теми же действиями, но и самим совершением злодеяния; Тимофей Михайлов участвовал в означенных, совокупными силами совершенных приготовительных действиях и, вооруженный метательным снарядом, находился на месте совершения злодеяния для принятия в нем участия, а Гельфман заведовала, в качестве хозяйки, так называемыми “конспиративными” квартирами, в которых происходили совещания о злодеянии и производились приготовления к нему. Преступления эти предусмотрены ст. 241, 242, 243 и 249 Уложения о наказаниях, изд. 1866 года.

Кроме того: в-третьих, Андрей Желябов обвиняется в том, что, принадлежа к тому же названному преступному сообществу, 18 ноября 1879 года близ города Александровска, Екатеринославской губернии, вместе с другими лицами, с целью лишить жизни ныне в Бозе почившего Государя Императора, устроил под полотном железной дороги мину для взорвания динамитом поезда, в котором изволил находиться Его Императорское Величество, и при проходе означенного поезда сомкнул проведенные через мину проводники гальванического тока, причем, однако же, по обстоятельствам, не зависящим от Желябова, взрыва не последовало.

В-четвертых, Софья Перовская обвиняется в том, что, принадлежа к тому же преступному сообществу и с той же целью лишения жизни ныне в Бозе почившего Государя Императора, принимала вместе с другими лицами непосредственное участие в приготовлениях к взрыву полотна Московско-Курской железной дороги близ города Москвы, при прохождении императорского поезда, во время какового прохождения 19 ноября 1879 года наблюдала за приближением означенного поезда и подала лицу, имевшему произвести взрыв, сигнал, по которому взрыв действительно последовал, не причинив, однако же, по обстоятельствам, от обвиняемой не зависевшим, никакого вреда лицам, следовавшим в поезде. Преступления эти, по отношению к Желябову и Перовской, предусмотрены ст. 241 Уложения о наказаниях.

Наконец, в-пятых, Тимофей Михайлов обвиняется в том, что 8 марта 1881 года, при задержании его в квартире №5 дома №5 по Тележной улице, умышленно, с целью лишить жизни кого-либо из задержавших его лиц, сделал в них шесть выстрелов из револьвера, чем причинил опасную рану городовому Ефиму Денисову и контузию помощнику участкового пристава Слуцкому. Преступление это предусмотрено 2 отд. ст. 1459 Уложения о наказаниях, по продолж. 1876 года.

По вышеозначенным обвинениям, согласно высочайшим повелениям от 6 и 13 сего марта и на основании ст. 1032 и 1052 Устава уголовного судопроизводства 2 ч. XV т. Свода законов, изд. 1876 года, по продолж.1879 года, поименованные выше Николай Иванович Рысаков, Андрей Иванович Желябов, Софья Львовна Перовская, Тимофей Михайлович Михайлов и Геся Мироновна Гельфман предаются суду Особого присутствия Правительствующего Сената, с участием сословных представителей.

Использован материал с сайта "Народная Воля" - http://www.narovol.narod.ru/

Далее читайте:

Россия в XIX веке (хронологическая таблица).

Члены "Народной Воли" и др. : | АБ | БА | ВА | ГА | ДА | ЕА | ЖА | ЗА | ИА | КА | ЛА | МА | НА | ОА | ПА | РА | СА | ТА | УА | ФА | ХА | ЦА | ЧА | Ш-ЩА | ЭА | ЮА | ЯА |

Народная воля, революционно-народническая организация, образовалась в августе 1879 г.

Земля и воля, тайное революционное общество, существовало в 1870-е гг.

Петрашевцы, участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866).

Документы по Делу 1 марта:

Заметки о процессе.

Заявление Н.Кибальчича.

Заявление А. И. Желябова в Особое присутствие Сената.

Обвинительный акт

Речь прокурора Н.В. Муравьева.

Выступления защиты.

Последнее слово подсудимых.

Процесс по "делу 1 марта". Приговор.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС