Ю.М. Федоров. СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

--

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ХРОНОС:

Родственные проекты:

Космо-антропо-социо-природогенез человека

Глава 4. СОЦИОГЕНЕЗ ЧЕЛОВЕКА

4.5. СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

При объективации и социализации начинает господствовать число. Сфера общего оказывается измеряемой числом. В обществе господствует закон большого числа... Там, где господствует число, где есть часть и целое, там есть объекты, но там закрыто существование, т.е. закрыт дух. Духовная жизнь не знает измерения числом, она знает лишь единичное, и в ней нет части и целого, индивидуального и общего.

Н.А. Бердяев. Я и мир объектов

Субъектом рефлексии в социологии выступает социальное Я человека, включенное не столько в эпистемологическое пространство души, сколько во внеличностное социальное пространство деятельности, а потому социология фиксирует не столько уникальный личностный опыт экзистенции, сколько стереотипизированные формы взаимодействия нецелостных социальных субъектов. Одним из пределов социологизма выступают рамки языка, на котором изъясняются между собой "социальные актеры". Наука, конечно, вольна избирать себе и иные языки, отличные от интенционально связанных со стихией, которую она пытается упорядочить в свою особую предметность. Однако этот выбор может осуществляться в весьма ограниченных семантических пределах. В противном случае наука должна будет согласиться на несколько иной статус в системе познавательных практик, нежели тот, на который изначально претендует — быть экспертизой проявлений Сущего, независимой ни от субъекта, ни от объекта, вовлеченных в социально-деятельностный процесс.

Социология, например, может позаимствовать язык у антропологии, где его основу составляют не нормы социальной целесообразности, а ценности родовой определенности человека, но тогда она превратится из "социальной физики" в "социальную метафизику", не столько фиксирующую факты социальной реальности, сколько позитивно мифологизирующую эту реальность. В случае, если она выбирает язык естественной необходимости, то с неизбежностью превращается в плоскую социометрию, пытающуюся систематизировать с помощью методов точных наук дурную бесконечность зависимостей человека от им же самим порождаемых социальных объективаций. В первом случае социология подменяет измерения социального в человеческом фиксацией человеческого в социальном, а потому вырождается в псевдоантропологию. Во втором случае она смещает свои измерения в сторону социального в естественном (точнее, в объектном) и вырождается в социобиологию.

Социология — не наука в узком позитивистском понимании, а свод некоторой совокупности социальных учений, доктрин, утопических программ и проч. Позитивизм, растворив социологию в науке, а науку в социологии, привел к тому, что обществоведение окончательно утратило истинную предметность в социуме. Крайний рационализм, вненормативная дескриптивность научных измерений в социологии суть не что иное, как сциентистски оформленная социальная магия, подпитывающая своими псевдознаниями политическую идеологию. Попытки "онаучить" социальное познание еще никогда ни к чему хорошему не приводили. Оно имеет свои особые процедуры добывания истины. "Позволительно подвергнуть сомнению то произвольное предположение, что критерий истины непременно интеллектуалистичен и рационалистичен, — писал Н.А. Бердяев. — Отвлеченно-интеллектуальная истина — фикция"45. Социальное бытие — предметность не науки, а одной из ее широких версий, основывающихся как на неявных трансцендентных и эвалюативных нормах, так и на нормах явных — прескриптивных значениях.

Социетальная рефлексия не вскрывает законы естественной необходимости, а пытается обнаружить тенденции социальной целесообразности, наиболее концентрированно представленные в нормативах долженствования. Конституирование общественного развития в качестве "естественноисторического процесса", т.е. процесса, внутренние механизмы которого ничем особенно не отличаются от так называемых объективных законов естественной необходимости, является не только непродуктивным в собственно научном плане, но и весьма опасным заблуждением, питающим собой различные социальные утопии.

Если в космологизме истина представляет собой синтез свободы и неявных трансцендентных знаний, а в антропологизме — синтез добра и неявного эвалюативного знания, то в социологизме истина есть не что иное, как синтез долга и неявных прескриптивных знаний. Социализация как особая мировоспроизводящая практика имплицитно содержит в себе социальное познание, в рамках которого "определяются" истинный Долг и долженствующая Истина. Явных дескриптивных знаний об обществе быть не может, и когда шарлатаны от науки предъявляют их общественному сознанию в качестве "научных знаний", ясно, что в подобного рода откровениях содержатся тщательно замаскированные идеологические формулы. В социологизме вместо протагоровской формулы человеческого своемерия принимается формула "социальное есть мера человеческого". Она вполне пригодна для "измерения" тех онтологических объективаций, которые находятся ниже социального универсума, и составляют природный универсум (телесно-рациональная онтология). Однако будучи примененной к социальному в Человеке, а тем более к сакральному и человеческому в нем, эта формула апологетизирует тотальное социальное насилие. Неуемное желание социального субъекта придавать всем человеческим проявлениям социальную целесообразность ("разумная инициатива") объективно ведет к деантропологизации Человека, превращению его во внешний фактор социального развития. Своеобразным синтезом всевозможных видов социального измерения выступает социализация.

Природа языка науки всегда должна быть релевантна той реальности, которую она пытается описать, "замерить". Социологизм связан с особым языком, основу которого составляет определенная семантическая монада, существенно отличающаяся от иных знаковых монад. Истинная форма социологизма обусловлена семантическим континуумом, в пределах которого норма в состоянии бесконечно варьировать социетальными валентностью и содержанием, позволяя Эксперту фиксировать все многообразие связей и отношений в социальной реальности.

Социетальная рефлексия выступает гносеологической стороной практики социализации индивидов. Эта форма рефлексии также является внерациональной и в известном смысле вненаучной, поскольку оперирует неявными знаниями, истинность которых не может быть доказана чисто логическими средствами. Социализация как процесс выхождения субъекта за пределы наличного социального существования в иные онтологические слои Бытия включает три основные формы: социализацию во-внутрь, социализацию во-вне и гиперсоциализацию.

Социализация во-внутрь — процесс нормативного "расширенного воспроизводства" целостности социального универсума, она имплицитно содержит в себе алгоритм субъектно-объектных отношений. Это процесс перманентного присвоения человеком особых, внеродовых социальных сущностных сил.

Онтологическую основу социализации во-внутрь составляет процесс инверсии субъектно-субъектных отношений общения в субъектно-объектные отношения деятельности. Ее семантическую основу составляют явные социальные нормы — прескриптивные значения. Явные нормы цивилизации полностью освобождены от всего транспрескриптивного — от символов культа и ценностей культуры. Сущностью социализации во-внутрь является процесс придания прескриптивным значениям статуса социальной целесообразности и, наоборот, придания социальной целесообразности статуса прескриптивных значений, нормативно легитимизирующих любые социально значимые деятельностные акты. Социализация во-внутрь — процесс нормативного означивания дурной бесконечности деятельностных актов в пределах социального универсума вплоть до онтологии самой элементарной социальной позиции, функции, роли. Социальная форма прескрипции — инобытие интенций "объективной деятельности".

Социализация во-внутрь связана с необходимостью поддержания в социуме достаточного уровня организации за счет интенсивного нормотворчества, выступающего средством преобразования эвалюативных норм культуры в явные нормы социальной технологии. Втягивая в нормотворчество огромные людские массы, процесс социализации превращает их в самосоциализирующихся субъектов, эффективно и без особого внешнего контроля воспроизводящих своей сверхнормативной деятельностью необходимую и достаточную для нужд "прогрессивного развития общества" совокупность социальных связей и отношений.

Социализация во-внутрь (социализация индивида) важнейшей своей целью имеет формирование так называемого социального характера, который позволяет индивиду наиболее эффективно адаптироваться к требованиям общества, институтам власти. Социальный субъект социализацией во-внутрь перманентно понижает уровень человечности и повышает уровень социальности в социальном универсуме, распаковывает и операционализирует Прескриптор до самых мельчайших социально-нормативных индикаторов.

Философ следит за изменением состояния общества и определяет кардинальные качественные перемены по мельчайшим социально-нормативным индикаторам. Общество в принципе для того и содержит философов, оплачивая их существование, чтобы они вовремя выявляли эти общественные перемены. А вот форекс индикаторы служат определению качественных перемен в сфере финансовой, валютной, биржевой. И тут важнейшим является ответ на вопрос: как отличить реальные сигналы рынка от ложных? Ответить на этот вопрос вы сможете сами, когда изучите предлагаемые на сайте материалы.

Главной особенностью экзистенции социального субъекта является то, что не столько он своей субъективностью присутствует в социальной онтологии, сколько она тотально присутствует в его субъективности, разъедая своим нормативизмом высшие формы его самосознания. "Общество, — писал Вл. Соловьев, — есть дополненная, или расширенная, личность, а личность — сжатое, или сосредоточенное, общество"47. Гипертрофированно социализируя Мир, человек все менее присутствует в нем в качестве суверенного субъекта, перманентно превращаясь в одну из им же самим сработанных "социальных вещей" (самосоциализация). Зиммель теоретически обосновал ту истину, что дифференцированность личности не обратно пропорциональна, как это утверждал Михайловский, а прямо пропорциональна дифференцированности общества. Социализируя социальное, человек постепенно деградирует и как социальное существо (бюрократия как социальная форма личностной дебильности), элементарнейшие функции которого в объективной деятельности оказываются вполне "по плечу" созданной им машине. "Интеллектуализация, квантификация, абстрагирование, бюрократизация и овеществление — отличительные черты нынешнего индустриального общества, — писал Э. Фромм, — не есть принципы жизни; они являются механическими принципами, если их применяют к людям, вместо того чтобы применять их к вещам. Люди, живущие в такой системе, становятся равнодушными к жизни и чувствуют влечение к мертвому"48.

В пределах совокупной деятельности не существование предшествует социальной сущности человека, а его социальная сущность предваряет его существование. Будучи подвешенным лишь к социальной сущности человека, многомерное существование человека в мироздании в конечном счете превращается в формальное присутствие в мире отчужденных сущностей.

Чтобы нечто целостное оказалось втянутым в деятельностный процесс, его необходимо предварительно разъять на субъект и объект, благодаря чему во взаимообусловленных процессах объективирования субъективного и субъективирования объективного оно сможет превратиться в социальную предметность, в вещественную форму социальности. Это нечто целостное, подвергшееся деятельностной обработке, однако, не поддается реконструкции в прежнюю феноменальность. Оно может лишь определенное время существовать "в плену" социальной действительности, пока не выработает свой "социально-энергетический ресурс". Это же полностью относится и к человеку, чья целостность, будучи раздробленной социализацией на значимые для деятельности функции, экзистирует в социуме лишь до тех пор, пока в состоянии выполнять социально значимые функции. Деятельность ставит предел существованию и Ноуменов, и Феноменов, как только превращает их в Эпифеномены Социума. Посредством деятельности человек социализирует мир, навязывая ему внефеноменальные, вненоуменальные формы функционирования, в которых господствует внеличностная социальная целесообразность.

Социализация во-вне обеспечивает перемещение нижней границы социального универсума в глубь пределов природного универсума, осуществляет превращение естественных объектов и процессов в компоненты неорганического тела социума (социализация природы). Если для Антропного Человека непосредственной средой обитания является его собственная природа, актуализируемая культурой, а внешней средой обитания — косная, еще не освоенная природа, то для социального субъекта непосредственной средой обитания выступает социальная реальность. Природа — и искусственная, и естественная — превращается в особый объект и становится связанной с человеком сугубо функционально в качестве социально оформленной телесности, т.е. становится неорганическим телом общества. Природа в социальном контексте выступает всего лишь естественной средой социальной формы существования — средой среды и в качестве производной от многомерного процесса социализации обретает социоморфные свойства. Основное требование, которое к ней предъявляет человек, — соответствовать своими параметрами целям и задачам совокупной деятельности.

Человеческая деятельность — сугубо социальный феномен, однако в ней в снятом виде присутствует телесная, естественная составляющая. В деятельности неявно синтезированы нормы социального поведения и законы естественной необходимости. Общественное производство представляет собой противоречивое единство социального и природного, укладывающееся в понятие "социо-природный процесс". "Сама история, — писал К. Маркс, — является действительной частью истории природы, становления природы человеком"49. С точки зрения субъектоцентристской концепции эта посылка требует уточнения. Да, природа в состоянии стать человеком, вернее инволюционировать в его антропность, но при условии, что история природы будет реинтегрирована в историю человека, а не наоборот. Генезисом деятельности выступает социальная инверсия антропного общения, а не природная реинверсия телесности. Социум может перманентно развертываться в более универсальную целостность лишь за счет социальной инволюции универсума объективации.

Человеческая деятельность постепенно втягивает в структуру социума всю природную действительность, формируя из нее его неорганическое тело. Она, словно двуликий Янус, одной своей стороной обращена к Социуму, а другой — к Природе. Преобразуя средствами социализации природные связи, человек вместе с тем совершенствует и свои общественные отношения. Исторически изменяющиеся общественные отношения, в свою очередь, выступают мерой, в рамках которой варьируются, регулируются взаимоотношения Социума и Природы. Деятельность является сущностью не только социального бытия человека, но и той части бытия природы, которая оказалась им преобразованной.

Совокупная человеческая деятельность — это социоприродный процесс, в рамках которого осуществляются инволюция, свертывание естественного в социальное и последовательное развертывание социального во все более целостный универсум субъектно-объектных отношений. Степень присвоения человеком своей социальной сущности прямо пропорциональна его способностям и возможностям универсально преобразовывать свое органическое тело в неорганическое тело Социума. "Чтобы поднять промышленное и сельскохозяйственное производство... недостаточно одних только механических и химических вспомогательных средств. Нужно также соответственно развить и способности людей, приводящих в движение эти средства"50.

В процессе социализации объективной естественности постепенно уходит в основание социального универсума та часть природного универсума, в рамках которой развертывается деятельностный процесс. Утрачивая свою функциональность в природной целостности и обретая ее в социуме, деятельностно преобразованное естественное превращается в компонент социальной структуры ноосферы. Обретая социальную форму, природные структуры уже более не в состоянии функционировать за пределами социальной детерминации. Лишаясь ее, они распадаются на простейшие десоциализированные объективации, ассимиляция которых косной природой существенно понижает уровень ее собственной организации. Вместе с тем социальная система, лишаясь наиболее социализированных структур своего естественного основания, деградирует, последовательно приближаясь к более низким фазам своего развертывания.

Тесное взаимодействие социального и природного универсумов в конечном счете приводит к тому, что, с одной стороны, природный универсум не в состоянии достичь своего более высокого уровня целостности вне преобразовательной деятельности человека, хотя эти возможности в нем заложены, а с другой — социальный универсум способен развертываться в более целостную систему лишь за счет расширенной ассимиляции природного тела.

Объективное в деятельностном процессе — это не вся природа, а лишь та ее часть, которая втягивается в свое иное — социальное инобытие. Инволюционируя в социальное, природа в качестве интериоризаций оседает в структуре социального субъекта и в процессе его деятельности вновь воплощается в объективированные формы в качестве его экстериоризаций. Таков сложный круговорот, осуществляемый естественностью в своем социальном инобытии: инволюция природного в социальное, путем расщепления социо-естественной субстанции на объективированные и субъективированные формы с последующими их взаимопереходами в качестве интериоризаций и экстериоризаций, результатом которых является возникновение социальной вещи, или вещественной социальности. В этом суть импульса к "самодвижению" социального универсума.

Необходимо особо подчеркнуть, что объективное в качестве объективации субъективного, т.е. в качестве одного из двух полюсов деятельностного процесса, — это не совсем природный объект в его чистых естественных связях. Свернутый в социальную форму, природный объект становится органическим компонентом морфологических структур и сферы объективности, и сферы субъективности совокупного деятельностного процесса. Естественное, трансформируясь в социальное, теряет свою чисто природную определенность, становится внеприродным объектом, сохраняя при этом свои функциональные и генетические связи с остальной природой лишь в той мере, в какой это обусловлено ее новой социальной формой.

Таким образом, было бы ошибочным представлять полюс субъективности человеческой деятельности лишь чисто социальным, а полюс объективности — лишь чисто природным феноменами. Субъективность (субъективированная объективность) и объективность (объективированная субъективность) — два полюса единого деятельностного процесса, которые обладают одной и той же социетальной определенностью. Именно в ней находит свое выражение единство объективного и субъективного целостного процесса совокупной человеческой деятельности. Границами различения субъективного и объективного в деятельностном процессе выступает только социальное, лишь оно выполняет функцию меры, в рамках которой осуществляются их многообразные взаимопревращения и взаимоизменения.

Социализация во-вне оперирует прескриптивными знаниями, неявно содержащимися в нормативах долженствования. Прескриптивные значения — удвоенная "семантическая матрешка", содержащая в себе свое иное — прескриптивные знания. Их можно интерпретировать в качестве неявных социальных знаний о социализированной природе.

Социальная форма деятельности по своей семантической природе нормативная, а не дескриптивная, как это наблюдается в природных процессах. Только универсум объективаций, каковым является Природа, подчиняется законам необходимости, нормативные основоположения социального универсума, лежащие в основе деятельности, являются лишь условно "законосообразными". Общество если и начинает подчиняться неким условным законам, то не иначе, как на границе с природным универсумом, когда его нормативная система распадается на дурную бесконечность дескрипций, составляющих семантическую основу уже не социального, а собственно объектного инобытия человеческой субъективности. «Мне кажется, что для анализа процесса осознания специфических особенностей природы и общества, — пишет К. Поппер, — нам потребуется хорошенько усвоить одно важное различие. Это — различие между (а) естественными законами, или законами природы... и (b) нормативными законами, или нормами, запретами и заповедями, т.е. правилами, которые запрещают или требуют определенного образа поведения. ...Поскольку законы природы неизменны, они не могут быть нарушены или созданы. Хотя мы можем использовать их в технических целях, они недоступны контролю со стороны человека, а их незнание или игнорирование может привести к беде. Ситуация совершенно иная, когда мы обращаемся к (b) — нормативным законам. Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют хорошим или плохим, правильным или неправильным, приемлемым или неприемлемым, но "истинным" или "ложным" его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения. ...Существование нормативных законов всегда обусловлено человеческим контролем — человеческими решениями и действиями. Этот контроль обычно осуществляется путем применения санкций — наказанием или предупреждением того, кто нарушает закон. Вместе со многими учеными, в особенности социологами, я полагаю, что различие между законами в смысле (а), т.е. утверждениями, описывающими природные регулярности, и законами в смысле (b), т.е. нормами типа запретов и заповедей, является фундаментальным и что два этих типа законов едва ли имеют между собой что-либо общее помимо названия. ...Нормы искусственны в том смысле, что порицать за них, кроме себя, некого — ни Бога, ни природу. Улучшать их, если мы считаем их сомнительными, наша задача"51.

Нормативное отношение к природе ведет к тому, что постепенно возникает и функционирует особая, довольно замкнутая система социоприродных связей, развивающаяся в соответствии с приоритетами функционирования и развития общественного организма. Это хорошо видно по тому, с каким упорством, достойным лучшего применения, человек в своей освоительной практике навязывает природе социо-морфные формы. Защищаясь от экстремальных условий существования, социальный субъект создал в Приполярье гигантские города, — укрытия от чуждых ему природных стихий. На защиту от внешних губительных природных факторов социальные сообщества и агломерации расходуют большую часть добываемых ресурсов. Не потому ли в приполярных мегаполисах столь скудной оказывается инфраструктура, призванная развивать экологию Духа, созидать Ноосферу?

Нецелостный социальный субъект относится к природе как к функции, части сверхприродной и сверхчеловеческой целостности, каковой является гипертрофированное общество. И поскольку человек, утратив свою сакральную целостность, потерял способность активно противостоять социальным репрессалиям, он утверждается в этом внешнем для него мире особо жестоким обращением с более слабыми партнерами, среди которых природа оказывается самым незащищенным.

В субъектно-объектных отношениях социума синтез социального и телесного в Человеке подчинен приоритетам "автономного" функционирования социального в качестве особой онтологической системы. Социальная технология связывает субъективированные природные объекты (органическое тело общества) и объективированные ментальные структуры (человеческий фактор) в некоторую псевдоцелостность, придающую Социальной Эволюции устойчивость и динамизм. Социализация во-вне сопряжена с попыткой сохранить социальную форму движения, не дать ей распасться на технологические процессы и функции. "Чистая" технология есть инобытие отчужденных от человека социальных функций и позиций. В ней социальное в Человеке прекращает свою экзистенцию и трансформируется в телесно-технологическую вещь.

Синтез социализации во-внутрь и социализации во-вне есть самосоциализация человека.

Гиперсоциализацией социальный субъект осуществляет нормативное насилие над высшими онтологиями и формами ментальности Человека.

Псевдоонтологическую основу так называемого гипердеятельностного подхода к объективной реальности составляет социоцентризм. Он исходит из того, что высшей формой движения выступает социальная реальность, а потому высшим онтологическим статусом Человека является его социальный статус. Мы не ставим перед собой задачу дать всесторонний анализ истории развертывания "объективного деятельностного процесса", нам важно выявить основные онтологические функции деятельности социального субъекта — одной из частей Целостного Человека. В данном случае речь пойдет о последствиях, возникающих, когда деятельность вытесняет собой общение из человеческого и креацию из космического универсума.

Социальная форма тоталитаризма есть насилие, совершаемое Социумом над Человеком как Феноменом и как Ноуменом. Гиперсоциализация — это интенсивная и насильственная социализация всего сущего, находящегося за верхней границей социального универсума. Важнейшей ее стороной выступает гипердолженствование. Социальная форма тоталитаризма — не что иное, как организованное насилие над человеческим и абсолютным в Человеке, не находящимися под "онтологической юрисдикцией" Социума. При этом целью является превращение разнообразных субъективаций в единую гиперсоциализированную объективацию. Социальный тоталитаризм сводит все многообразие сущего к унифицированным социальным структурам, состоящим из простейших позиций, функций, ролей. Человек, преодолевший в себе все астральное, антропное, выродившийся в чистую социальную функцию, подчиняющуюся императиву свобода, добро ради долга, постепенно превращается в социального "самонасильника". В конечном счете идеалом социальной деятельности становится достижение тотальной реформации многомерной человеческой ментальности в абсолютно долженствующее социальное Я. Прескриптивная деятельность — перманентный процесс социальной формы человеческого самоотчуждения.

Социоцентристская идеология исходит из версии, что мерой всех вещей и самого человека выступает не Абсолют и не сам человек, а безличный социум. Здесь своемерие заменяется на социомерие, или лицемерие (по логике вещей единицей социального измерения должно стать лицо, личина, отсюда и лице-мерие). Лицемерие и цинизм — основные признаки псевдоэвалюативного сознания, гипостазирующего социальные сущностные силы. Если антропный субъект со временем превратился в своемера, то социальный субъект — в лицемера. Марксизм, отбросив космологизм и антропологизм, тем самым превратил социологизм в ложный теоретизм — в идеологию насилия нецелостного индивида, человека массы над Человеком Сакральным и Родовым. Попытка решить все мирожизненные проблемы человека лишь в пределах системы общественных отношений в конечном итоге превращает его не в относительное, а в абсолютное "политическое животное", оказывает дестабилизирующее воздействие на само общество, которое как вложенная система зависит от энергетически-смысловой подпитки со стороны ценностей культуры и символов культа.

Если социализацией во-вне социальный субъект раздвигает нижние пределы социального универсума и вторгается в глубь онтологии природного универсума, то гиперсоциализацией он осуществляет выхождение за его верхнюю границу в онтологические пространства человеческого и космического универсумов в целях их "перестройки" на основе тенденций социальной целесообразности.

Гиперсоциализация — это как бы обратное движение к первоистокам человека, но не для того, чтобы оптимизировать неявные формы деятельности, а чтобы придать им социальный динамизм и пресловутое "ускоренное развитие". Гиперсоциализация — это перманентная хаотизация высших онтологий, последовательное разрушение ценностей культуры и символов культа репрессивными прескрипциями "прогрессирующей" социальности. Гиперсоциализация столь же многоступенчата и иерархична, сколь многоуровневым является семантический континуум. Она основывается на ложных социальных знаках — прескриптивных ценностях и прескриптивных символах.

Первая форма гиперсоциализации, или социализация человека, основывается на прескриптивных ценностях, или так называемых социальных ценностях. Антропное, или актуализированное, общение замещается на ложное социализированное общение. Прилагая социальные мерки (лице-мерие) к родовой онтологии человека, социоцентризм превращает Человека сначала в явную социальную функцию, а затем уже и в неявную социальную фикцию. Здесь на место самоактуализации подставляется самосоциализация, и человек уже "осознанно" культивирует в себе все то, что соответствует лице-мерию.

Социальному реформированию могут подлежать общественные, но отнюдь не межчеловеческие связи и отношения. Субъектно-субъектные отношения в состоянии неявно реформироваться лишь в рамках культуротворческого процесса, но отнюдь не в качестве составной части общесоциального процесса. Однако общество систематически вторгается в сферу личных отношений человека и, как правило, воздействует на них предельно репрессивно. В основании процесса социального реформирования человеческих отношений всегда лежат ложные прескриптивные ценности.

Гиперсоциализация, оперирующая прескриптивными ценностями, открывает социуму выход за свои верхние пределы в глубь онтологического пространства родовой определенности человека. Ее целью является повышение уровня негэнтропии в социуме за счет интенсивного инкорпорирования энергетики человеческих качеств.

Что происходит с межчеловеческим общением, когда оно максимально социализируется? Человеческое общение превращается в функцию социальной деятельности и обретает все признаки институционализированного процесса, свойственного цивилизации и противопоказанного культуре. При этом в человеческой экзистенции резко снижается сфера внесоциального, внедеятельностного общения, что ведет к размыванию цивилизацией традиционно сложившихся культурных ареалов. Культура, искусственно интегрированная в общество, начинает функционировать как одна из многих его институций, будучи финансируемой по так называемому остаточному принципу. Естественно, что при этом ценности, которые она уже "обязана" создавать, по своему содержанию должны строго соответствовать господствующей в обществе идеологеме. Культуре навязывается противоестественная функция — культивировать в Человеке социальное вместо человеческого. Социальная форма тоталитаризма в постсовременном обществе стремится искоренить культурные традиции и заменить их цивилизованными стандартами поведения, основывающимися на нормативах безличного социального долженствования.

Гиперсоциализация, оперирующая прескриптивными ценностями, ставит человека под тотальный контроль безличного социума, конституируя последний в качестве "общества с человеческим лицом". Но человеческое лицо общество в состоянии обрести, лишь предварительно сняв скальп с человека, с тем чтобы натянуть его на свою безликую социальную маску, личину. У каждого феномена должен быть только свой, а не чужой лик: у человека — человеческий, а у социума — социальный. Человек способен периодически надевать социальную маску на свое человеческое лицо и снимать ее, выходя за пределы ролевого социального репертуара. Но обществу такое не дано. Оно может лишь иногда прятать свою безличную сущность под человеческой маской, и чаще всего делает это по причине сугубо идеологической — чтобы сделать привлекательным очередной проект самореформирования. Уж очень ему хочется выдать свои "прогрессорские" идеалы и ценности за общечеловеческие — так легче и вернее расчеловечивать Человека. Человеческая маска с тоталитарного общества срывается всегда с большой кровью, так как она создается хотя и социально отчужденной, но все же человеческой субстанцией.

Гиперсоциальная нормативизация подменяет собой актуализацию и тем самым свертывает антропогенез Человека и интенсифицирует его социогенез. Социальное воспитание, вытесняющее собой в раннем детстве антропное воспитание, когда функции семьи, основывающиеся на субъектно-субъектных отношениях, передаются детским яслям, садам, домам, есть не что иное, как средство борьбы социогенеза против антропогенеза в глобальных масштабах. Социум так тотально втянул человеческую популяцию в совокупную деятельность, что ей не осталось ни времени, ни сил для выполнения своей антропогенной функции по воспроизводству человеческого рода в имманентных ему субъектно-субъектных отношениях. Социальная доктрина, конституируя семью в качестве "ячейки общества", подвела идеологическую основу под стратегию ранней социализации человека. Самим ходом истории перманентного самообъективирования человека социум взял эту функцию на себя из своекорыстных соображений, ведь ему представилась возможность с самых пеленок формировать из человеческих индивидуальностей персонифицированные социальные функции. Резко заторможенный процесс антропогенеза Человека — это и следствие того онтологического "прорыва", который социогенез осуществил в системе детского воспитания.

Гиперсоциализация, оперирующая прескриптивными ценностями, превращает антропное общение самоактуализирующихся индивидуальностей в "человеческий фактор", призванный максимально интенсифицировать процесс социальной деятельности. Если в пределах человеческого универсума деятельность — производная от антропного общения, то в рамках гипертрофированного общества, напротив, общение — производная от гипостазированной деятельности. В социоцентристской концепции "общение" — категория скорее всего социологическая, нежели антропологическая. Не потому ли столь часто к понятию "общение" пристегивается эпитет "социальное"? Ведь все иные формы общения конституируются социологизмом не столько как внесоциальные, сколько как асоциальные, выступающие скорее всего предметностью для криминалистики, нежели для "позитивной науки".

Что же происходит с антропным субъектом, когда его общение социализируется и становится противоестественной функцией деятельности? Он оказывается онтологически тождественным не Общению, а Делу, что ведет к постепенной утрате им общеродовых качеств и перемещению его человеческого статуса с его антропного Я на социальное не-Я, на общество (процесс конституирования пресловутого "общества с человеческим лицом").

Антропные существа, постепенно утрачивающие человеческую уникальность и общеродовые свойства и обретающие социальную частичность (личностность), начинают группироваться в общности не по антропным, ценностно-культурным основаниям, а по социальным, нормативно-цивилизационным принципам, т.е. не внутренним, а внешним образом. "Гипнотики коллективизма, которые, видя в жизни человечества только общественные массы, — писал Вл. Соловьев, — признают личность за ничтожный и преходящий элемент общества, не имеющий никаких собственных прав и с которым можно не считаться во имя так называемого общего интереса. Но что же это за общество, состоящее из бесправных и безличных тварей, из нравственных нулей? Будет ли это во всяком случае общество человеческое! В чем будет заключаться и откуда возьмется его достоинство, внутренняя ценность его существования, и какою силою оно будет держаться? Не ясно ли, что это печальная химера, столь же неосуществимая, сколь и нежелательная"52. Разделение человеческой общности на классы и есть социальная классификация человеческих индивидов именно по внешним признакам, например по отношению к собственности.

Если астральный субъект — самообладающий человек, а антропный субъект — обладающий лишь своим именитством, то социальный субъект — преимущественно обладающий, владеющий чем-то внешним, что лежит за пределами его внутренней самости. Если его лишить права владения внешним миром, то у него разрушится и внутренний микросоциум. Десоциализация индивида и есть процесс его выведения за пределы внешних владений, за пределы обладания вещественным миром. В этой ситуации он в одночасье оказывается деклассированным, т.е. находящимся за пределами социальной классификации, так как, разучившись самообладать (владеть самим собой) и именитствовать (владеть своими родовыми свойствами), он очень быстро утрачивает все внетелесные, надприродные признаки, отличающие его от животного. Ложные внеантропные общности — социальные институты — состоят лишь из одних социальных личин, общение между которыми носит формальный характер (бюрократия). Социальная масса и есть некое агрегированное множество расчеловеченных индивидов.

В тоталитарном обществе Социум берет под свой жесткий нормативный контроль любые антропные интенции, вытесняемые им в бессознательное. Не случайно именно индустриальная цивилизация разработала и широко применяет так называемые детекторы лжи, чтобы с высокой степенью достоверности определять уровень социальной лояльности индивидов, занимающих ответственные посты в институтах власти.

Гиперсоциализация человеческого универсума запаковыванием ценностей культуры в оболочку социальных нормативов (прескриптивные ценности) превращает культуру в несамостоятельный придаток цивилизации, социальной технологии. Прескриптивная ценность — искусственный нормативный знак с завышенной ценностной валентностью — используется ложным гиперсоциальным сознанием для того, чтобы запаковать родовые сущностные силы в социальную оболочку, перенести верхнюю границу социального универсума в глубь пределов человеческого рода и дать возможность социуму полностью инкорпорировать сущностные силы Человека как внесоциального Феномена. Большим противником плоской социализации родового, феноменального человека был Н.А. Бердяев, который писал: "Если социализация хозяйства желательна и справедлива, то социализация самого человека, которая происходила во всю историю, есть источник рабства и духовно реакционна... социализированная жизнь с ее законами и условностями не есть подлинная, настоящая жизнь"53.

Культура "второго рода", или формальная культура, нормативная культура, объективированная культура, здесь выступает не естественной проекцией, продолжением культуры "первого рода" — антропной культуры, а ее антиподом, контркультурой, находящейся в услужении у Социума и его Технологии. Она предательским образом указывает им на те уникальные модусы в человеческой ментальности, которые в первую очередь необходимо раздробить на социальные диспозиции и технологические функции, дабы человек стал еще более эффективным фактором развития Цивилизации и Технологии.

Истинная культура призвана осуществлять перманентную реинтеграцию человеческого в человеческое ("слишком человеческое" для цивилизации), с тем чтобы родовое бытие все время подпитывалось ценностными смыслами и интенциями. Поддерживая родовую самотождественность Целостного Человека, она при этом не дезынтегрирует его ни в Абсолюте, ни в Социуме. Формальная же культура, выступая проекцией нормативной Цивилизации на ценностное человеческое сознание, напротив, изнутри взрывает трансцендентное и феноменальное в Человеке, систематически провоцируя кризисы антропологизма и гуманизма. Культура "второго рода", находясь в услужении у цивилизации, становится послушным орудием, направленным на разрушение духовных основ человеческой экзистенции. «Воля к могуществу, во что бы то ни стало, есть цивилизаторская тенденция в культуре, — писал Н.А. Бердяев. — Культура бескорыстна в своих высших достижениях, цивилизация же всегда заинтересована. Когда "просвещенный" разум сметает духовные препятствия для использования "жизни" и наслаждения "жизнью", когда воля к могуществу и организованному овладению жизнью достигает высшего напряжения, тогда кончается культура и начинается цивилизация. Цивилизация есть переход от культуры, от созерцания, от творчества ценностей к самой "жизни", искание "жизни", отдание себя ее стремительному потоку, организация "жизни", упоение силой жизни. В культуре обнаруживается практически утилитарный, "реалистический", т.е. цивилизаторский, уклон»54.

Если в антропоцентризме свобода и креативный процесс ограничиваются рамками добродеяния, то в социоцентризме само добродеяние и гуманизм ограничиваются пределами долженствования, репрезентирующего сверхцелостность Социума. Абсолютное добродеяние превращается в мерное добро, и уже мерой вещей и самого человека здесь выступает не сам человек, а внешние масштабы социального измерения, единицами которого являются нормативы долженствования.

Человеческая феноменальная реальность — предел для цивилизаторской деятельности социального человека, перейдя через который частичный субъект разрушает эпистемологическое основание самого социального бытия, что влечет за собой глобальные социальные катастрофы. Если Добрый Человек уничтожает Свободного Человека, то Человек Долга уничтожает в себе Доброго Человека. Если Добрый Человек лишает жизни лишь одного Мессию, Творца, то Человек Долга уничтожает всех его апостолов — носителей инакомыслия. Идеология, пытающаяся заменить Абсолют даже не Родом, а всего лишь ничтожной социальной функцией, становится уже не условной, а безусловной ложью, вера в которую может поддерживаться лишь тотальным насилием. "Ложь, — писал Н.А. Бердяев, — имеет свою символику, а символика лжи почитается добром. Когда ложь приобретает характер некоторого социального символа, она всегда уже считается добром. Ложь считается злом лишь до тех пор, пока она индивидуальна и социально не символизирована. Социальную ложь люди привыкли считать правдой"55.

Если палачом Свободного Человека является Добрый Человек, то сам он обречен корчиться под пытками Человека Долга. Тоталитаризм в XX в. отправил на тот свет десятки миллионов людей, идеологически обосновывая массовое насилие высшими интересами общества, находя оправдание социальному каннибализму в формальной морали, основанной на нормативах долженствования. Если в XIX в. умер Бог, то в XX в. умер Человек, и главным "субъектом" исторического действия стал частичный человек — элемент жестко структурированной нормативами долженствования "человеческой социомассы". Что означает в метафизическом плане "Человек мертв"? Это означает, что он отныне перестал существовать как Феномен, как Родовой Субъект, как Человечество. Человек оказался раздробленным социальным долженствованием на дурную бесконечность диспозиционных осколков, из которых уже невозможно сложить целостного феноменального субъекта. Социальное в Человеке начинает активно господствовать над человеческим в нем.

В рамках социального измерения человеческого существования не долг выступает производной от добродеяния, а напротив, добро конституируется в качестве функции общественного долга (добро ради долга). По отношению к общению социальных субъектов уместна лишь та форма добродеяния, которая способствует эффективному выполнению ими общественного долга, который в сущности имеет антиантропную направленность. Парадокс здесь состоит в том, что антропное добродеяние, обесчеловечиваясь, само превращается в средство расчеловечения Человека. Вектор гиперсоциального добродеяния направлен против человеческого в Человеке (доносы, самодоносы). «"Добро" и "зло" коррелятивны, — подчеркивал Н.А. Бердяев, — и в известном смысле можно сказать, что "добро" возникло лишь тогда, когда возникло "зло", и падает с падением "зла". Это и есть основной парадокс этики. Рай и есть то состояние бытия, в котором нет различения и оценки. Можно было бы сказать, что мир идет от первоначального неразличения добра и зла через резкое различение добра и зла к окончательному неразличению добра и зла, обогащенному всем опытом различения»56.

Второй формой гиперсоциализации является социализация Абсолюта, основу которой составляет процесс прескриптивизации символов культа, придания им ложного статуса прескриптивных символов, социальных символов. При этом трансцендентная креация замещается ложной социализированной креацией. Объектом социального реформирования здесь выступает непостижимая, трансцендентная целостность Абсолюта — космический универсум. Прескриптивные символы — это псевдонормы с бесконечной трансцендентной валентностью, фиксирующие собой "объективное содержание" ментальной тучности гиперсоциального субъекта.

Ранее мы выяснили, что символы культа являются семантическим инвариантом целостности космического универсума и фиксируют внутрисубъектные отношения Микрокосма. В отличие от них ложные прескриптивные символы представляют собой субъектно-объектные отношения, в которых под субъектом значится Социум, а под объектом — Абсолют. Они отражают и семантически закрепляют господство социальности над сакральностью в самом Человеке как Микрокосме.

Прескриптивные псевдосимволы составляют семантический базис социальной формы атеизма. Социализируя себя в Ноумен, социальный субъект овнешняет, обобществляет сакральное, подставляет Социум вместо Бога, конституирует Бога в качестве одной из многих социальных фикций. О. Конт Богом "позитивной религии" объявил общество, или совокупное человечество, которое должно почитаться каждым отдельным человеком. Гиперсоциализация Абсолюта ведет к обо́жению социального и социализации божественного.

Социальная норма пытается не только вобрать в себя всю совокупность ценностей культуры, но и заточить в свою оболочку весь семантический континуум, превратиться в бесконечный снак, в нормативную форму символа — Нормативную Универсалию (прескриптивный символ). Норма, ставшая "мещанином во дворянстве", устанавливает "новые порядки" в отношениях между макрокосмом и микросоциумом, ставшими частичными, а главное, рядоположными функциями Гиперсоциального Универсума. Не в нормативном ли характере отношений Человека Долга к Абсолюту лежит первопричина его индифферентности к неисчислимым экологическим бедствиям, вызываемым его технологическим надругательством над ноосферой, доставшейся ему от астральных предков? С тупой настойчивостью маньяка он продолжает социализировать свободную стихию, стремясь либо тотально подчинить ее интересам социальной целесообразности, сломив ее сопротивление, либо, окончательно ее разрушив, заменить более послушным технологическим процессом. Процессы сакрализации социального и социализации сакрального можно определить как отрицательное мифотворчество, когда космологические и родовые приоритеты человеческой экзистенции замещаются узкосоциальными целями. Трансцендентный Абсолют искусственно замещается здесь Социальной Функцией, а по сути — Фикцией (принцип "голого короля"), и по отношению к ней законопослушному гражданину предписывается относиться сакрально. Если трансцендентные нормы консолидируют священную общность, то прескриптивные символы конституируют бесчестную общность в качестве псевдосвятых. До элементарнейшей социальной функции низводится уже не только антропная целостность Человека, но и его сверхцелостная астральность.

Ментальность нецелостного индивида конституируется социальной идеологемой в качестве Бесконечного Субъекта. Тоталитарные режимы всегда имеют тягу к особой символизации событийности, связанной с деятельностью тиранов, кормчих, вождей, генсеков. При этом, как и положено "мещанам во дворянстве", при подобного рода символизации они опираются на прескриптивный плебейский дух, всегда присутствующий в толпе. Прескриптивная форма сакрализации социального в Человеке, как правило, взаимоувязывается с десакрализацией космического и деантропологизацией человеческого в нем.

Библейский Бог предупреждал, что за святотатство Человек будет нести свою персональную перед ним ответственность на Страшном Суде. За "святотатство" над словесами и имиджем вождя пресекалась не только физическая жизнь "грешника", — его имя вымарывалось из социального контекста, превращалось в экзистенциальную фикцию, духовная реанимация которой происходила лишь с падением тоталитарного режима в форме посмертной реабилитации.

Гиперсоциализация абсолютного в Человеке опирается на мораль, основу которой составляет императив свобода ради долга. Свобода, "интернированная" долженствованием, превращается в строго дозированную (не свобода, а лишь "степени свободы"), а всеобщий креативный процесс все более и более вырождается в простую репродукцию социально сущего во вселенских масштабах. "Истинным субъектом" свободы становится Социум — "Свободное Общество", в котором одна из социальных функций, замещаемая одним из частичных индивидов, возводится в культ Абсолюта. Оказываясь функцией долга и даже сливаясь с ним, свобода превращается в идеологическое прикрытие тотального социального рабства. Долженствующий Человек распинает в себе Доброго Человека и уже повторно — Человека Свободного. Более всего лице-меры ненавидят того, у кого нет и быть не может внешнего Облика, а есть лишь одна эмпирически не замеряемая сакральная текучесть — Ореол Святости.

Гиперсоциализация неуклонно и целенаправленно искореняет в Человеке все подлинно сакральное и человеческое, противопоставляя идеям космизма и гуманизма социальную идею, следуя которой человечество якобы в состоянии достичь идеальных форм существования в глобальных масштабах. Свобода, основывающаяся на истинных и сакральных символах, не только отвергается, но и всячески пресекается, вплоть до физического уничтожения ее адептов. "Рядом с носителем безусловного авторитета и безусловной власти, — писал Вл. Соловьев, — должны быть в обществе носители безусловной свободы. Такая свобода не может принадлежать толпе, не может быть атрибутом демократии... настоящую свободу сам человек должен заслужить внутренним подвигом. Право свободы основано на самом существе человека и должно быть обеспечено извне государством. Но степень осуществления этого права есть именно нечто такое, что всецело зависит от внутренних условий, от степени достигнутого нравственного сознания. Действительным носителем полной свободы, и внутренней и внешней, может быть только тот, кто внутренно не связан никакой внешностью, кто в последнем основании не знает другого мерила суждений и действий, кроме доброй воли и чистой совести"57. Однако социальный субъект осознает себя "свободным" лишь в рамках общественной целесообразности социальной формы относительной необходимости. Иерархический же человек в состоянии быть носителем безусловной свободы лишь за пределами социального долженствования.

В псевдокреации социальных субъектов свобода лишь тогда конституируется позитивно, когда способствует процессу гиперсоциализации высших онтологических форм человеческого бытия. Ущербная свобода если и имеет место в творчестве социальных субъектов, то только лишь как средство оптимизации гиперсоциализации Сущего. Целью гиперсоциальной креации является не самотрансценденция Человека в Абсолют, а самопорождение его в качестве абсолютной социальной функции, или функции Социального Абсолюта — Сверхобщества.

Гиперсоциализированный субъект представляет собой серьезную угрозу космогенезу Человека. Навязывая свободному Космосу порядок Социальной Целесообразности, социализируя Бесконечного Субъекта, практика гиперсоциализации в конечном счете ведет к замене Сакральной Гармонии Социальным Хаосом, а потому выступает негативным фактором, препятствующим транссоциальному присутствию Человека в Духе. Как только онтологической доминантой космического универсума вместо трансцендентной креации окончательно станет социальная деятельность, он с неизбежностью распадется на дурную бесконечность социальных функций.

Гиперсоциализация имплицитно содержит в себе вторую историческую форму человеческого самоотчуждения (первая содержалась в гиперактуализации). По О. Шпенглеру, отчуждение нарастает по мере превращения культуры в цивилизацию, в которой господствуют бездушный интеллект, безличные механизмы социальной связи, подавляющие творческие начала человека. Эту же мысль высказывал и М. Вебер, уделявший особое внимание изучению формальной социальной организации. Бюрократизация общества всегда сопровождается обезличиванием человека, утратой им индивидуальной свободы.

Социогенез Человека, осуществляющийся параллельно с антропогенезом, не только существенно замедляет его темпы, но и искажает его направленность своим стремлением включиться в него. Пик социогенеза Человека не случайно совпал с антропологической катастрофой, постигшей человечество в XX в., когда социум предельно откровенно и цинично обнажил всю свою тоталитарность и античеловечность. Цивилизация, вытеснившая своими нормативами ценности культуры, окончательно превратила человеческое в Человеке в фактор развития внечеловеческого в Социуме. Социальные революции — "локомотивы истории", но лишь истории общества, т.е. отнюдь не общечеловеческой истории. История антропоса движется не семимильными социальными, а обыкновенными человеческими шагами, потому-то человек со своими гуманистическими идеалами с неизбежностью оказывается под колесами мчащегося локомотива-общества.

Примечания

45 Бердяев Н.А. Философия свободы // Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. – С. 28.

47 Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. – М., 1988. – Т. 1. – С. 286.

48 Фромм Э. Душа человека. – С. 44.

49 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. – М., 1956. – С. 596.

50 Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 4. – С. 335.

51 Поппер К. Октрытое общество и его враги: В 2 т. – М., 1992. – Том 1: Чары Платона. – С. 91-95.

52 Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. – М., 1988. – Т. 1. – С. 283.

53 Бердяев Н.А. Из книги: «Самопознание» // Опыты. – М., 1990. – С. 452.

54 Бердяев Н.А. Смысл истории… – С. 249.

55 Бердяев Н.А. О назначении человека. – С. 145.

56 Бердяев Н.А. О назначении человека. – С. 47.

57 Соловьев В.С. Соч. – Т. 1. – С. 542.

Вернуться к оглавлению

Далее читайте:

Фёдоров Юрий Михайлович (1936-2001), русский мыслитель.

Федоров Ю.М. Сумма антропологии. М., 2009.

Федоров Ю.М. Онтологические формы и функции технологии. Очерки философии техники: Учебное пособие /Под ред. Манько Ю.В./СПбГУТД. – СПб., 2000. – 206 с.

Философы, любители мудрости (биографический справочник).

Русская национальная философия в трудах ее создателей (специальный проект ХРОНОСа).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

> НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Ф >