ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Нестор Махно
ПОД УДАРАМИ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ
(Вторая книга)
Глава I
НА ПУТИ ОТСТУПЛЕНИЯ
В апреле 1918 года я вызван был в штаб Егорова – штаб
красногвардейских войск. В указанном мне месте штаба, однако, уже не
оказалось: он отступил под натиском немецко-австрийских войск, и,
где остановился, пока не было известно. За время, что я ездил по
линиям железных дорог, в Гуляйполе произошли крупные перемены. Оно
было занято врагами революции – германо-австро-венгерскими
экспедиционными частями и их проводниками, отрядами Украинской
Центральной рады.
Красноармейские и красногвардейские отряды бегут. За ними бегут и
другой формации революционные отряды. Бежит местами и население к
злорадному удовольствию врагов.
Весть о занятии Гуляйполя застала меня на станции
Царевоконстантиновка и потрясла. А бегство революционных сил я видел
сам. Тяжело было смотреть на это бегство. Что-то непонятное, тяжелое
сдавило мне сердце и лишало меня возможности яснее представить все
то, что произошло там, в Гуляйполе, за мою двухдневную отлучку из
него. Все совершившееся настолько потрясло и сковало меня, что я
оказался совершенно не в состоянии противопоставить свои физические
силы этой тяжести. Тут же, на станции, я прилег, положив голову на
колени одного из красногвардейцев, и бессознательно выкрикивал:
– Нет, нет, я этой изменнической роли шовинистов не забуду! Может
быть, и стыдно революционеру-анархисту питать в себе мысли о мести,
но они поселились во мне, и я сделаю из них для дальнейшей своей
революционной деятельности необходимые выводы...
Об этом мне красноармейцы рассказали впоследствии. Говорили они еще,
что я заплакал и уснул в вагоне на коленях все того же
красногвардейца. Однако я этого не помню.
Мне казалось, что я не спал и лишь чувствовал себя в какой-то
тревоге. Это чувство было тяжело, но я мог ходить, говорить. Помню,
что я никак не мог сообразить, где я... Лишь когда я вылез из вагона
и увидал, что все еще нахожусь на станции Царевоконстантиновка, я
извинился перед окружавшими меня красногвардейцами и направился к
вокзалу.
По дороге я встретился с несколькими товарищами и своим братом
Саввой Махно, бежавшим из Гуляйполя. Это свидание меня обрадовало. Я
набросился на них с расспросами о том, при каких обстоятельствах
было сдано Гуляйполе, какие жертвы понесли отряд анархистов и другие
революционные организации.
Но товарищи, увидев меня полубольным, нервным, уклонились отвечать
подробно, ограничиваясь самыми краткими фразами вроде: "Гуляйполе
сдано, но не все в нем погибли" и т. п.
Это меня очень бесило, но делать было нечего. Я не мог принудить их
рассказывать мне подробности, так как знал, что все воинские поезда
были на отходе и нам нужно было успеть найти в одном из них себе
место. Я сказал об этом брату, и он нашел нам места.
Через 5-10 минут мы сидели уже в одном из красногвардейских вагонов
и обсуждали, во всей широте и со всей ясностью, создавшееся
положение на Украине. Это обсуждение не могло бы быть для нас
полным, если бы оно велось вне связи с Гуляйполем, с его широким и
просторным районом, с той колоссальной работой, какую нам, живя и
развивая в нем свои идеи, уже пришлось проделать на пути
революционного действия.
Да и сама тема связывала нас с Гуляйполем. Занятие врагами этого
пункта мысленно уносило нас туда, к нашим упущениям в деле
организации вольных батальонов революции против контрреволюции,
несшейся на штыках грозных экспедиционных немецко-австровенгерских
армий и жалких по своей боеспособности, но подлых по своим делам
отрядов их прислужницы – Украинской Центральной рады.
Упущения эти заключались в том, что при формировании вольных
батальонов нами было допущено свободное вступление в них всякого
желавшего без какой бы то ни было проверки. Это привело в ряды
вольных батальонов сторонников Украинской Центральной рады и ее
преступного против революции союза с немецким и австро-венгерским
правительствами. Правда, лично я в этом упущении не находил большого
зла. Большое зло видел я в совершенно другом упущении, как со
стороны революционного комитета, так и с нашей стороны: упущении,
которое помогло пяти-шести сознательным подлецам сыграть на руку
немецко-австро-венгерскому командованию и Украинской Центральной
раде в деле занятия Гуляйполя без боя и затем в осуществлении
расправы над многими тружениками. Упущение это заключалось,
по-моему, в слишком поспешной и стратегически неразумной (хотя
морально и тактически по отношению к остальным отрядам
оправдываемой) высылке из Гуляйполя на фронт отряда
анархистов-коммунистов. Отряд этот нужно было держать в Гуляйполе в
непосредственном ведении революционного комитета и секретариата
группы анархо-коммунистов до тех пор, пока другие вооруженные
революционные части находились здесь же. Лишь в момент общего
выступления вооруженных сил на революционный фронт надо было вывести
и отряд анархистов, выдвинув его в авангард. В самом деле, очевидцы
происшедших в мое отсутствие гуляйпольских событий мне рассказали,
что арестом революционного комитета, членов Совета рабочих и
крестьянских депутатов и секретаря группы руководили пять человек,
пользуясь в кое-каких случаях поддельными документами, а также
вооруженной силой еврейской роты, неустойчивой, в массе своей
склонной приспособляться. Находись отряд анархистов в то время в
Гуляй-поле (пусть даже в мое отсутствие), заговорщики ни за что не
решились бы заменить вне очереди одну дежурную по гарнизону роту на
другую, именно еврейскую. Командир этой роты, не еврей, склонен был,
особенно в тревожное время, ориентироваться в сторону сильных. Он с
помощью самих заговорщиков и при молчаливом подчинении роты произвел
нападение на революционный комитет и арестовал его, а затем пустил
роту на поимку отдельных членов Совета, стариков крестьян и рабочих
анархо-коммунистов...
Будь отряд анархо-коммунистов в это время не на фронте против
экспедиционных армий и отрядов Украинской Центральной рады, а в
Гуляйполе, он не допустил бы агентов командования этих армий и
отрядов организовать вооруженное нападение на революционный комитет
и сорвать его работу в деле организации фронта против
контрреволюции. К сожалению, все то, о чем мы говорили, свершилось.
Помню, я говорил тогда своим товарищам:
– Теперь в Гуляйполе, да и во всем его районе можно ожидать со
стороны крестьян и рабочих крайне нежелательной для дела революции,
недостойной ненависти к евреям вообще. Сознательные и
бессознательные враги революции могут эту ненависть использовать как
они захотят. И мы, так много потрудившиеся над тем, чтобы убедить
тружеников-неевреев, что еврейские рабочие им братья, что их
необходимо втянуть в дело общего социально-общественного
строительства на равных и свободных началах, мы можем очутиться
перед фактом еврейских погромов. Об этом мы должны тоже подумать, и
подумать серьезно...
– Совершенно верно, ненависть крестьян и рабочих к евреям сейчас
сильная, – отвечали мне друзья, – но не мы виноваты в этом... Евреи
никогда в Гуляйполе не были изолированы от общественной жизни
нееврейского населения. И лишь акты еврейской роты 15-16 апреля
поставили нееврейское население на путь ненависти к евреям. Покидая
Гуляйполе, мы не можем не видеть, что в нем появился дух
антисемитизма... Но что сделаешь, мы бессильны теперь бороться с
ним. Наши силы все в подполье, и в значительной степени из-за
действий еврейской роты...
– Вот в том-то и дело, – настаивал я, – что с торжеством
контрреволюции и благодаря глупой выходке еврейской молодежи над
Гуляйполем веет дух антисемитизма. И наша прямая обязанность не дать
ему осесть, укрепиться в Гуляйполе. Гуляйполе – сердце нашей новой
борьбы против контрреволюции. Мы должны возвратиться в него, чего бы
это нам как группе революционеров-анархистов ни стоило. Находясь в
Гуляйполе, мы сможем, и это прямая наша обязанность, предупредить
зло, нашедшее себе место в гуще крестьян и рабочих после действий
еврейской роты... А предупредить его мы сможем тем, что своевременно
разъясним революционным труженикам, кто виноват в произведенных
арестах... Если мы не проявим надлежащего действия в этой области
нашей борьбы, то, помните мое слово, друзья, трудовое еврейское
население будет избиваться...
– Ты совершенно прав, – отвечали мне друзья, – но мы здесь ни при
чем. Не из-за нас же все это совершится... Мы не оспариваем того,
что нам об этом нужно подумать серьезнейшим образом, что нам
придется против всего этого бороться... Но все это будет тогда,
когда мы будем в Гуляйполе. Сейчас же мы должны подумать о том, где
мы задержимся на временное жительство, чтобы собрать всех своих
товарищей, которые будут пробираться к красному фронту и искать
тебя...
Мы решили задержаться на некоторое время в Таганроге. Последний в
это время являлся центром украинского большевистско-левоэсеровского
правительства. Сюда сбегались со всех мест южной Украины агенты
этого правительства. Сюда же отступали в большинстве своем
красногвардейские отряды. Здесь, в Таганроге, одним из бегущих
указывались маршруты дальнейшего перекочевывания, над другими
производились аресты, насильственные разоружения и суды.
Итак, в Таганроге мы задержимся недельку-две. За это время съедутся
остальные наши товарищи. Здесь мы устроим конференцию, на которой и
решим окончательно: какими путями и в каком порядке мы начнем
возвращаться обратно в свои районы для подпольной работы против
восторжествовавшей контрреволюции.
Тем временем, что мы обсуждали этот вопрос, эшелоны отряда Петренко
получили распоряжение в спешном порядке покинуть железнодорожный
Царевоконстантиновский узел и двигаться по направлению к Таганрогу,
под которым красногвардейское командование группировало свои силы с
целью дать повторное генеральное сопротивление немцам и Центральной
раде.
Эшелоны тронулись... Тяжело и больно было расставаться с районом,
среди населения которого мы так много работали. Однако другого
исхода не было. Расстаться с ним на время было необходимо не только
физически, но и нравственно. Ведь только со стороны можно было
теперь проверить все то, во что мы верим, с чем переплеталась
великая надежда, – что торжество контрреволюции непрочно, что
пройдут месяцы, и украинское революционное трудовое население,
дезорганизованное сейчас, с одной стороны, большевистским Брестским
договором, а с другой – гнусной, провокационной политикой
немецко-мадьяро-австрийского вассала – Украинской Центральной рады,
опомнится и поймет гнусную роль этих вершителей судеб его и
революции. Трудовое население организуется на сей раз самостоятельно
у себя на местах и низвергает своих палачей без опеки провокаторов
из лагеря социалистов-шовинистов...
Зная настроение тружеников деревни, с каким они готовились к
неудавшейся своей борьбе против нашествия немецко-австро-венгерского
юнкерства и банд Украинской Центральной рады, зная и веря, что это
настроение в них было естественным настроением, которое не может
измениться только потому, что основанная на нем организация
тружеников на первых порах потерпела тяжелые неудачи, я глубоко в
себе питал надежду на возрождение этой организации и на новое
воспитание, на сей раз более выдержанное в своей тактике и более
сильное духом. И я, и мои друзья – Савва Махно, Степан Шепель, Ваня
X., которые были присланы ко мне навстречу из Гуляйполя, чтобы
предупредить меня ни в коем случае не предпринимать попыток
возвратиться нелегально в Гуляйполе, все мы приняли живое участие в
переоценке вчерашнего. Мы пришли к тому, чтобы поспешить как можно
скорее собрать наших товарищей по группе в Таганроге и сообща
наметить план организованного возвращения в Гуляйполе и его район с
целью продолжать в нем подпольную работу. Правда, мы сознавали всю
опасность, которая грозила жизни каждого из нас как в пути, так и на
месте нашего возвращения. Но мы сознавали и то, что разгром
немецко-украинской контрреволюции при лояльности к ней в силу
Брестского договора со стороны русских большевиков, их "пролетарской
революционной власти" и организованной этой властью военной силы
может осуществиться лишь в том случае, если планы его будут
построены на внутренне содержательном революционном настроении
трудовых масс, и притом построены самими тружениками. И мы не
останавливались ни перед чем в своем стремлении снова очутиться в
своих местностях, в рядах этих тружеников.
Но, повторяю, перед нами было задание предварительно собрать всех
отступавших разными путями от контрреволюции товарищей и сообща
разработать и утвердить планы как нашего возвращения в свои
местности, так и нашей подпольной работы в них.
С этой целью мой брат Савва Махно выехал из Таганрога в зону
военно-революционного фронта, верстах в семидесяти от города,
разыскивать товарищей и направлять их в Таганрог.
Я же пока связался с некоторыми членами Федерации таганрогских
анархистов, а также с другими друзьями и занялся нашумевшим в те дни
в Таганроге делом командира одного из анархистских отрядов Марии
Никифоровой.
Далее читайте:
Махно Нестор Иванович
(биографические материалы).
Махно Н.И. Русская революция на
Украине (от марта 1917 г. по апрель 1918 г.). Кн. 1, Париж.
1929
Махно Н.И. Украинская революция (Третья книга)
|
