   |
| |
 |
Соломон ВОЛОЖИН |
2000 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Тайна ПлатоноваЧасть 1О второй половине зрелого творчества ПлатоноваГлава 3О рассказе “Такыр”
До меня далеко не сразу дошло, а до многих так и не дошло (и я б поверил, что и вообще ни до кого пока не дошло), что в 30-х годах Платонов изменил ориентацию: от предупреждения о бедах из-за перегибов во имя духа - к предупреждениям о бедах из-за перегибов во имя тела. А то, что в глубине это одно и то же умонастроение, я до поры до времени не догадывался. С появлением непечатавшейся прозы Платонова чувствовалось, что печатавшийся Платонов и непечатавшийся - разные писатели. В то же время - и здесь была непостижимость! - это был все тот же Платонов. Я уже был знаком с явлением, что, вообще говоря, писатель, особенно долгоживущий, меняется, меняется существенно. Меняется его мировоззрение, мироощущение. Такое творчество ученые делят на периоды (и хорошо бы - и публике такое принять; скажем: Пушкин 1, Пушкин 2...). А теория повторяющихся в веках больших идейно-художественных стилей подводит под периодичность творчества художников базу в виде исторически необходимой периодичности больших стилей. Но... Про Платонова (по крайней мере, про зрелого: с конца 20-х годов и до смерти) не хотелось думать, что он менялся. И я долго не замечал, что в самой последней сути он таки и не менялся.
Известный до перестройки Платонов казался мне типичным представителем барокко советского времени. Помнился “Такыр”. Рабыня персиянка. Мучительная жизнь. И, не смотря ни на что, если не удалось персиянке, то удалось ее дочери - новая жизнь со становлением советской власти в пустыне наступила. Дочь рабыни стала научным работником. Все мучения были не зря. Что-то похожее - в “Одухотворенных людях”. Здесь все мучения тоже не зря, ибо мирная жизнь наступит (рассказ-то - о войне). Пусть из четырех героев рассказа не остается в живых ни один на клочке севастопольской земли, но и атаку немцы прекращают. Уже перед фактически никем - прекращают. Перед непобедимым духом народным. Платонов казался замешенным на дрожжах крепчайшего исторического оптимизма, что является признаком одной из разновидностей барокко. Будет, мол, будет и на нашей улице праздник, праздник тела и души. Воспевания духовных и телесных радостей нет в “Такыре”. Что у героини Заррин-Тадж было с курдом-пастухом (до пленения ее туркменами) - о том Платонов не говорит. А что было в Туркмении с укравшим ее Атах-Бабой - говорит, и говорит как о негативном или, по крайней мере, как о безразличном. Так зато здесь Заррин-Тадж уже рабыня. О том, каково было ее дочери с австрийцем Катигробом, Платонов опять ничего не говорит; лишь о первом разе пишет:
“Джумаль не противилась его чувству, но сама была равнодушна...” Так здесь тоже, хоть уже и не рабство, но еще и не осознанная свобода (у Джумаль не было выбора). Все - впереди, надо понимать, как цветение и плодоношение сада, который будет заложен ботаником Джумаль Таджиевой между глиняной башней, где жила она когда-то с Катигробом и где он был убит в гражданскую войну,- и могилой матери, двадцатишестилетней старухи Заррин-Тадж, замученной рабством. Все - впереди в советское время. В “Одухотворенных людях” все радости тела и души - позади, в мирной жизни или в мечтах о будущей: любовь к технике - у Цибулько, верность невесте и полезной работе - у Красносельского, музыка - у Одинцова, страсть дарить себя - у Паршина. И все это возродится - ясно же - после войны. А война будет победной. И нет в будущем, получается, по так понимаемому Платонову, превалирования ни духа над телом, ни наоборот. Ничего не ущемляет-де Платонов в своем идеале. Гармония...
А что, если соединение личного с общественным несоединимо? Если это только не пристально глядя кажется, что соединимо? В тех же “Такыре” и “Одухотворенных людях” ведь только мыслится возможность соединения. С Заррин-Тадж все ладно - она не дожила до советской власти. Но Джумаль-то дожила. Зачем Платонов сделал, что Катигроба убили? Вот оставил бы его в живых, да свел бы опять с получившей высшее образование Джумаль - вот мы бы и посмотрели на гармонию. Или даже не показал бы гармонию, а только подвел бы вплотную. Ан нет. Не позволил себе Платонов. А он же много себе позволяет. Например, когда ему понадобилось, чтоб Джумаль досталась Стефану Катигробу, а не Ода-Каре, которому ее продал Аттах-Баба, Платонов как фокусник наслал на Заррин-Тадж якобы чуму - Джумаль с матерью обнялась, и все туркмены их оставили. А чума оказалась лишь якобы чумой. И Джумаль осталась жива и свободна для Стефана. Заррин-Тадж же, ненужная теперь для фабулы, незамедлительно умерщвляется Платоновым,- но не с помощью чумы, а просто так, от старости... в 26 лет. Что помешало Платонову соединить Джумаль с Катигробом после гражданской войны? - Невозможность воплощения идеала сейчас? Или принципиальная его невозможность? Надо признать, что принципиальная возможность гармонии Платоновым не рассмотрена. Так что, если рассказ “Такыр” лишь якобы исторически оптимистичен?.. Ведь смотрите: и в самом деле, вся экзотика материала работает лишь на аскетизм. В аскетизм Платонов всматривается как под микроскопом и видит в нем истоки силы духа и красоты тела. Вот Заррин-Тадж только-только украдена, туркмены дремлют на привале, и пленнице бы впору утопиться, если б нашлось глубокое место:
“... Заррин поднялась с места. Ночной ветер медленно дул из Персии по ущелью... река неслась и работала на камнях - всегда и вечно, во тьме и в свету, как работает раб в туркменской равнине или неостывающий чай в чайхане. Персиянка посмотрела на странную чинару - семь больших стволов разрастались из нее и еще одна слабая ветвь: семь братьев и одна сестра. Нужно было целое племя людей, чтобы обнять это дерево вокруг, и кора его, изболевшая, изъеденная зверями, обхватанная руками умиравших, но сберегшая под собой все соки, была тепла и добра на вид, как земная почва. Заррин-Тадж села на один из корней чинары, который уходил вглубь, точно хищная рука, и заметила еще, что на высоте ствола росли камни. Должно быть, река в свои разливы громила чинару под корень черными камнями, но дерево въело себе в тело те огромные камни, окружило их терпеливой корой, обжило и освоило и выросло дальше, кротко подняв с собою то, что должно его погубить. Она тоже рабыня, как я!- подумала персиянка про чинару.- Она держит камень, как я свое сердце и своего ребенка. Пусть горе мое врастет в меня, чтобы я его не чувствовала”.” Сила - от ударов, от кротости, от терпения, от лишений. Или вот - Джумаль:
“Когда прошло долгое время и Джумаль стала двенадцатилетней девушкой, она стала полной и хорошей. Лицо ее покрылось красотой, точно на нем выступила любовь и страсть ее неизвестного отца к Заррин-Тадж. Ничто - ни нищета рабыни, ни уныние - не помешало Джумаль стать ясной, взрослой и чистой. И пища ее, как она ни была бедна и однообразна по виду, была создана светом солнца, весенним ветром, водой дождя и росы, теплотою песков, и поэтому тело Джумаль было нежно, а глаза смотрели привлекательно, как будто внутри ее постоянно горел свет”. Как тот цветок из сказки - прекрасный от плохой почвы. Могла ли Джумаль осознавать пищу бедной или происходящей от солнца, ветра, росы? Это автор восторгается неприхотливостью Джумаль. И только ли голос Заррин-Тадж в строках о бедной чинаре? Пустыня - благодать по Платонову. Потому что забрезжило концом ужаса коллективизации (“Такыр” написан в 1934 году), и социализм на его зримой поверхности стал обещать благополучие, от чего Платонов добра не ждал в исторической перспективе, в незримых для других глубинах социализма. Но это сейчас у меня стал такой взгляд-рентген. А прежде “Такыр” мне казался представителем обычного соцреализма: провидением скорого лучшего будущего в нелучшем настоящем. Однако я ошибался. Исторические оптимисты не описывают скудость пустыни с таким сладострастием. Это по нраву лишь сверхисторическим оптимистам. И не в силу ли их сверхисторического оптимизма у них пристрастие ко всяческим худым местам и временам. К войне, например, в “Одухотворенных людях”, к бою.
К содержаниюЗдесь читайте:Энциклопедия творчества Андрея Платонова Платонов Андрей Платонович (биографические материалы) Андрей Платонов Однажды любившие Андрей Платонов Машинист (либретто) Андрей Платонов Отец-мать (сценарий) Андрей Платонов Луговые мастера Андрей Платонов Сокровенный человек Андрей Платонов Семен Андрей Платонов Усомнившийся Макар Андрей Платонов Река Потудань Андрей Платонов Неодушевленныйв враг Андрей Платонов Государственный житель Андрей Платонов Чевенгур Андрей Платонов Котлован Андрей Платонов Ювенильное Море Андрей Платонов Московская скрипка Андрей Платонов Счастливая Москва Андрей Платонов Антисексус
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах: www.hrono.ru
|
