Родственные проекты:
|
Русское Философское Общество им Н. Н. Страхова Общественный Совет
журнала
ФИЛОСОФСКАЯ КУЛЬТУРА
Журнал русской интеллигенции
№ 1
январь – июнь 2005
Предисловие к публикации
Николай Петрович Ильин.
Фотография
Юрия
Паршинцева. 2011 год.
Алексей Александрович Козлов (1831–1901) занимает свое законное место
среди подлинных классиков русской философии. Собственно, уже поэтому его
философское наследие «не вписывается» в наше специфическое «сегодня», более
всего далекое от духа высокой классики1. Но есть и особая причина для
умышленного пренебрежения его наследием, тесно связанная с творческой
личностью А. А. Козлова. Он доказал, и доказал именно личностно, примером
собственной жизни, что для мыслящего человека учиться философии и даже стать
настоящим философом никогда не поздно; причем доказал в обстоятельствах,
которые потребовали от него величайшего напряжения воли к философии – воли
глубоко осмысленной, разумной. Сегодня, когда в нашем Отечестве русскую
философию подменили бесконечные, «духовно» пьяные здравицы в честь
лжепророков и софистов, типа Чаадаева и Вл. Соловьева; когда философия
выродилась в необременительную для ума игру словами (чем менее осмысленными
или просто бессмысленными – тем лучше для «игроков»); когда номенклатурно
«главный философ» нашей «культурной столицы» открыто провозглашает, в
качестве своего идеала, «философа без философии» – в этом жалком «сегодня»,
конечно, нет места А. А. Козлову и его примеру, весьма опасному примеру
того, какой глубокой серьезности и какого мужества требует от человека
философия.
Итак, Алексей Козлов «впервые обратился к изучению философии, имея уже более
40 лет» (как свидетельствует сын в биографии отца; о том же говорит список
работ А. А. Козлова, приведенный там же) и только в 48 лет сдал магистерский
экзамен по философии, сделал самый первый шаг в «академической карьере». Но
и эта запоздалая карьера продолжалась недолго. Едва только став в 1886 г.
ординарным (то есть имеющим собственный курс) профессором Киевского
университета, А. А. Козлов перенес апоплексический удар и на следующий год
вышел в отставку. Но вопреки тяжелым последствиям инсульта (паралич правой
части тела), философская деятельность Алексея Козлова не только не пошла на
убыль, но по существу поднялась на качественно новый уровень. Действительно,
если прежние работы Козлова были в основном историко-философскими – «Метод и
направление философии Платона», капитальный труд «Генезис теории
пространства и времени у Канта», превосходные «Очерки из истории философии»
и т. д., – то теперь он выступает как вполне состоявшийся мыслитель,
способный сказать свое слово в философии. Кстати, именно так – «Свое слово»
– он называет философский ежегодник, центральное место в котором заняли
«Беседы с петербургским Сократом» (выпуски 1888–1890, а также 1892 и 1898
годов). Здесь постепенно и все яснее выступает тот метафизический
персонализм (не очень удачно названный Козловым «панпсихизмом»), который
объединяет А. А. Козлова практически со всеми основоположниками и классиками
русской философии, от И. В. Киреевского до В. И. Несмелова.
Метафизический в силу того, что он не сводится к разговорам о «правах
личности», ее «неповторимости» и т. п., но выявляет фундаментальные основы
личностного бытия – и прежде всего, раскрывает понятие индивидуальной
субстанции и ее актов. Конечно, тот же труд и практически в то же время
проделывали и другие русские мыслители (наиболее основательно: П. Е.
Астафьев и Л. М. Лопатин, на работы которых мы находим в наследии Козлова
ряд откликов). Учитывал Козлов и достижения современной ему европейской
мысли; но учитывал тоже творчески, по сути открыв для русского читателя
интереснейшего немецкого философа Г. Тейхмюллера, работавшего в Дерптском
университете; к слову сказать, именно этот философ ввел термин «персонализм»
в работе «Новое обоснование метафизики» (1882)2. Заметим, что в тот период
акцент на индивидуальных субстанциях, обладающих самобытием и самосознанием,
означал решительный разрыв как с господствовавшим позитивизмом, так и с
самым тяжелым «наследием» европейской метафизики – спинозизмом. Последнему
Козлов без колебаний противопоставил учение Лейбница о множественности
индивидуальных субстанций, поглощенных у Спинозы (вполне в духе иудейского
«монотеизма») Богом как единственной субстанцией. Стоит, однако, добавить,
что важные нюансы «панпсихизма» сближают Козлова с Дж. Беркли, прежде всего,
с правильно понятым «номинализмом» гениального ирландца. Остановимся на этом
моменте чуть подробнее.
Алексей Александрович Козлов.
Портрет с сайта
http://www.rulex.ru/01110077.htm
С особым вниманием А. А. Козлов разрабатывал тему реального взаимодействия
индивидуальных субстанций (тему, которую попытался «снять» Лейбниц в чуждом
русской национальной философии представлении о некой «предустановленной
гармонии»3). При этом так называемый «материальный мир» оказывался системой
знаков, значение которых и проистекает исключительно из духовной природы
индивидуальных субстанций, и познаётся исключительно теми же субстанциями. И
что особенно важно (и еще более приближает Козлова к действительно ценным
элементам философии Беркли), в этой тождественной «миру» системе знаков
существует уникально человеческая подсистема – язык. Козлов был фактически
первым русским философом, глубоко затронувшим проблему языка – но не как
самодовлеющую проблему (что и до сих пор делают позитивисты), а именно как
проблему, связанную с наиболее важным способом взаимодействия субстанций
высшего рода – сознательных человеческих я. Одновременно с этим Козлов
преодолел и ту, особенно чтимую сегодня, разновидность позитивизма, которая
пытается выдавать себя за некую «фундаментальную онтологию», «метафизику
бытия». Он показал, что бытие отнюдь не является «простым» первичным
понятием: «Бытие есть понятие, содержание которого состоит из знания о нашей
субстанции, ее деятельностях и содержании этих деятельностей в их единстве и
отношении друг к другу» («Свое слово», №2, 1889, с. 53).
Я не буду прослеживать выводы из этого, по сути основного для учения А. А.
Козлова, принципа, так как их в значительной степени отражает предлагаемая
читателю публикация. Продолжая же тему того творческого подъема, который
явился ответом мыслителя на вызов, брошенный тяжелой болезнью, ответом
человеческого духа на вызов телесной немощи вообще, – замечу, что с
развитием собственного философского учения углубилась и историко-философская
мысль Козлова. Именно в этот период он пишет (и публикует в журнале «Вопросы
философии и психологии») исключительно ценный цикл статей о позитивизме и «полупозитивизме».
Особое внимание Козлов уделяет попытке О. Конта создать некую «позитивную
религию», причем «центральной идеей позитивной религии» оказывается
«собирательное понятие человечества», которое занимает здесь «место
христианского бога» (ВФиП, кн. 16, 1892 г., с. 62 и далее). А. А. Козлов без
колебаний называет такую «религию» идолопоклонством, главный признак
которого состоит в «обоготворении субстанциированных понятий», то есть
понятий, которым на деле не соответствует реальная субстанция, но которые за
таковую выдаются. Весьма метко характеризует Козлов и ту католическую форму,
которую практически неизбежно принимает данное идолопоклонство, вплоть до
составления «индекса одобренных позитивистским первосвященником сочинений».
Остается только пожалеть, что Алексей Козлов, сосредоточив внимание на
французском оригинале «позитивной религии», не заметил его копии в
«теософских» трудах Вл. Соловьева; впрочем, отчасти это объясняется тем, что
сам Соловьев стал сравнительно откровенно говорить об Огюсте Конте – как
своем вдохновителе – уже позже (см. на эту тему соответствующие страницы
моей «Трагедии русской философии», ч.I, гл.4).
Разговор о различных аспектах творчества А. А. Козлова можно продолжать и
продолжать; но рамки предисловия заставляют меня «вынести за скобки» многое
и важное в этом творчестве (например, блестящий с философской точки зрения
разбор учения Л. Н. Толстого «о жизни и любви») и сказать несколько слов о
работе, которая стала, по сути, вершиной творчества Алексея Козлова.
Немногих слов здесь вполне достаточно, поскольку предлагаемая вниманию
читателя статья «Сознание Бога и знание о Боге» (1895 г.) написана предельно
ясно и понятно. Специально же отметить хотелось бы лишь следующие положения
статьи, причем по мере их возрастающей значимости.
Во-первых, читателю, очарованному мифом о «великих открытиях» так называемой
«феноменологии Э. Гуссерля», полезно обратить внимание на то, что еще в
конце XIX века русский философ А. А. Козлов вполне ясно различает акты
сознания и их содержание – не превращая, однако, это содержание в какие-то
гипостазированные «сущности», поскольку сущностна только лежащая в основе
сознания духовная субстанция. В этом смысле Козлов отчетливо намечает не
позитивистскую, как у Гуссерля, а подлинную спиритуалистическую
«феноменологию сознания».
Во-вторых (и это еще важнее), А. А. Козлов убедительно показывает, что
сознание как таковое вовсе не есть всегда и везде «отношение к другому», что
самобытное ядро сознания – это самосознание, которое можно условно назвать «самоотношением»,
но которое по сути своей безотносительно, и следовательно, вполне достоверно
в той степени, в какой оно является чистым, непосредственным самосознанием.
В-третьих (и это самое важное в связи с темой статьи), А. А. Козлов
раскрывает роль самосознания как необходимой предпосылки богосознания,
отмечая, в частности, следующее: «Образовать понятие о реальных свойствах и
действиях бога мы лучше всего можем при посредстве нашего сознания о нашей
индивидуальной субстанции и наших свойствах и действиях, данных сознанию
каждого индивидуума» (везде курсив Козлова). Тем самым принципиально
преодолевается то монофизитство (создающее непреодолимую пропасть между
Богом и человеком), которое, будучи «официально» осужденным, продолжает
владеть умами очень и очень многих христиан, включая и тех, кто заверяет в «православности»
своих взглядов4. Преодолевается, заметим, без превращения истинного Бога в
«содержание нашего сознания»; момент, который специально выделен Козловым
путем написания слова «бог» (когда речь идет о нашем богопознании) со
строчной буквы. Но только от «бога» как образа Божия в нашей душе лежит
прямой путь к возможному для человека познанию истинного Бога.
Конечно, и отмеченные сейчас моменты (особенно последний из них), и
публикуемая статья в целом заслуживают куда более тщательного рассмотрения и
обсуждения. Но и сказанного выше, думается, достаточно для того, чтобы
увидеть несомненную принадлежность А. А. Козлова к создателям русского типа
христианской философии, в корне отличного от всяческих «теософий». В одних
отношениях он сделал больше, в других – меньше, чем такие мыслители, как П.
Е. Астафьев, П. А. Бакунин, Л. М. Лопатин, В. И. Несмелов, В. А. Снегирев,
Н. Н. Страхов; в чем-то он был смелее, даже дерзостней их; в чем-то –
нерешительней или, если угодно, «осмотрительней»; это касается, прежде
всего, национальной проблематики в тесном смысле слова (впрочем, если
смотреть на дело шире, основные выводы, относящиеся к самосознанию человека,
переносятся на национальное «измерение» личного самосознания). Все это
говорит, однако, лишь о том, что Алексей Козлов не был мифическим
«сверхчеловеком», лишенным всяких слабостей, – как человек, он имел свою
меру духовных сил.
Но мера его философского ума была самой высокой мерой; и Алексей
Александрович Козлов нашел в себе силы, вопреки всем препятствиям
внутреннего и внешнего характера, оставить философское наследство самой
высокой пробы.
Николай Ильин
Примечания
1 Единственным современным изданием, относящимся к творчеству А. А.
Козлова, остается, насколько мне известно, книга его сына С. А. Аскольдова
(Алексеева) «А. А. Козлов» (первое издание М. 1912 г.), переизданная в 1997
г. (СПб. РХГИ) с моей вступительной статьей «От отца к сыну. О русской
философской традиции».
2 См. первое примечание к тексту данной публикации.
3 Подробнее см. мою статью «Счастливая вина. Лейбниц и «аутсайдеры»
русской философии» в сборнике: Философский век. Г. В. Лейбниц и Россия. СПб.
РАН. 1996. С. 124–144.
4 См. выше «Вступление» ко второй части «Трагедии русской философии».
Далее читайте:
Козлов
Алексей Александрович (1831-1901), философ-персоналист.
А. А. Козлов (1831–1901). Сознание Бога и знание
о Боге.
|
